Беспокойное лето 1927 - читать онлайн книгу. Автор: Билл Брайсон cтр.№ 29

Линдбергу и его полету были посвящены примерно 250 популярных песен. Самой известной стала «Счастливчик Линди» (сам он ненавидел такое обращение), и ее часто играли на различных мероприятиях, которые он посещал, – «к моему смущению и раздражению», как вспоминал он позже. Возник даже популярный танец «Линдберг-хоп», что довольно забавно, если учесть, что до тех пор Линдберг еще ни разу ни с кем не танцевал.

Тем временем не утихал ажиотаж и в Париже. Наутро после прилета Линдберга уборщики в Ле-Бурже собрали более тонны потерянных вещей, в том числе шесть вставных челюстей. Под благосклонным руководством Херрика Линдберг действовал, как и положено официальному представителю другой державы. Проснувшись и одевшись, он вышел на балкон посольства с французским флагом в руках, отчего многотысячная толпа, собравшаяся перед окнами, принялась бурно выражать свои эмоции. Затем они с Херриком посетили мать Нунжессера в ее крохотной квартире на шестом этаже дома по бульвару Дю Тампль у площади Республики. В этот же преисполненный многочисленными заботами день Линдберг позвонил домой по новой трансатлантической телефонной линии (став заодно и одним из первых частных лиц, воспользовавшихся этим новым каналом связи), а также посетил больных солдат в Доме инвалидов.

В последующие дни Линдберг посетил Елисейский дворец, где президент Гастон Думерг вручил ему орден Почетного легиона – президент Франции тогда впервые даровал высшую награду страны американцу. Также Линдберг выступил с речью перед Палатой депутатов, побывал на торжественном приеме в Аэроклубе Франции и на параде, на котором присутствовал миллион человек, и получил ключи от города в парижской мэрии. Всякий раз, когда ему приходилось выступать, он говорил скромно, но уверенно, и никогда не упускал возможность упомянуть достижения французской авиации или похвалить гостеприимство французов. Он ясно давал понять, что его достижения – всего лишь часть коллективных усилий. В восхищении Франция рукоплескала Линдбергу и называла его «le boy». Ни один иностранец еще не удостаивался во Франции таких почестей. Над Министерством иностранных дел на набережной д’Орсе был вывешен американский флаг – тогда звездно-полосатый стяг впервые развевался над этим почтенным зданием.

Во всей этой суматохе в глаза бросался, прежде всего, внешний вид Линдберга. Все, во что он одевался в Париже, было позаимствовано у других людей, и, вероятно, ни у кого не нашлось одежды впору такому высокому и худощавому парню, как он. Журналисты из тактичности старались не заострять на этом внимание, но все замечали, что пиджаки ему малы, а брюки не достают до башмаков.

Прошло пять дней, и куда бы ни шел Линдберг, его по-прежнему сопровождали толпы. Он постоянно улыбался и махал рукой, но, по всей видимости, такая слава начинала его тяготить.

В четверг 26 мая Линдберг отправился в Ле-Бурже, чтобы проверить свой самолет. Машина была сильно повреждена во время бурной встречи после посадки, но ее усердно ремонтировали. Раз уж он оказался на аэродроме, Линдберг попросил разрешения прокатиться на французском истребителе «Ньюпор». Несмотря на то, что раньше он на подобном самолете никогда не летал, истребитель в его руках вытворял головокружительные фокусы: петли, бочки, развороты, пике и другие элементы воздушной акробатики. Официальные представители, должно быть, с замиранием сердца следили за этими проказами самого популярного на тот момент человека на Земле и не на шутку испугались за его жизнь. Они принялись скакать и размахивать руками, подавая ему знаки садиться. В конце концов покладистый Линдберг уступил их отчаянным требованиям. К тому же он сделал свое – в очередной раз доказал, что не только самый умелый, но и самый везучий пилот во всем мире.

Далее Линдберг планировал совершить тур по Европе – особенно он хотел посетить Швецию, родину своего отца, – а затем вернуться в Америку. Он еще не решил, как это сделать – совершить ли рискованный перелет обратно через Атлантику, несмотря на преобладающие встречные ветры, или продолжить движение на восток и пересечь Азию с Тихим океаном. Но Харрик посоветовал ему не экспериментировать. Президент Кулидж уже выслал военно-морской крейсер «Мемфис», чтобы привезти пилота домой, где его ждала торжественная встреча. Тем более, что сам президент торопился отправиться на отдых в Блэк-Хиллз.

Линдбергу разрешили совершить краткие визиты в Брюссель и Лондон, чтобы выполнить свои данные ранее обещания. В эти города он летал сам, на своем самолете. На аэродроме Кройдон в Лондоне его поджидали сто тысяч человек – их было так много, что полицейские не могли сдерживать всех, кто пытался выбежать на взлетно-посадочную полосу. Линдбергу при посадке пришлось дважды взлетать, чтобы не переехать чересчур смелых зевак – задача тем более сложная, что он ничего не видел впереди себя. Когда самолет наконец-то приземлился, его снова окружила толпа. Полиции удалось вывезти пилота, положив его на заднее сиденье автомобиля и прикрыв пальто. Окружающим полицейские говорили, что везут в больницу получившую тяжелые травмы женщину.

В конце концов Линдберг оказался в Букингемском дворце, где его в очередной раз поставили в неловкое положение. На этот раз виновником оказался король, задавший ему нескромный вопрос о том, как же он мочился во время полета. Линдберг с запинкой объяснил, что у него с собой было ведерко.

Король не удовлетворился таким скромным ответом и пожелал ознакомиться с подробностями процесса, спросив, сколько же раз ему пришлось воспользоваться этим ведерком.

Линдберг, выросший в семье, где вопросы физиологических отправлений никогда не поднимались, пришел в крайнее смущение, тем более, что такую щекотливую тему затронул сам король Англии.

– Дважды, – прошептал он хрипло с таким видом, будто вот-вот упадет в обморок.

– И где именно? – не унимался король.

– Один раз над Ньюфаундлендом и один раз над открытым океаном.

Король удовлетворенно кивнул.

Три дня спустя Линдберг поднялся на борт «Мемфиса» в Шербуре и обернулся, помахав толпе рукой. Многие бросали ему цветы. Французские газеты в очередной раз с теплотой написали об этом американце и пожелали ему счастливого пути.

После этого жизнь во Франции вернулась в привычное русло. Уже через день-другой в автобусы с американскими туристами по-прежнему швыряли камни, а в ресторанах на Елисейских полях посетители-американцы не осмеливались поднять глаза на официантов. Как оказалось, это была лишь прелюдия. Не успеет закончиться лето, как миллионы французов возненавидят американцев, как никогда в жизни – вплоть до того, что американцам будет небезопасно выходить на улицу. Для Америки лето 1927 года выдалось не только одним из самых славных, но и одним из самых беспокойных.