Анна осознала, что перспектива обладать властью королевы и стать матерью наследника гораздо больше кружит ей голову, чем вероятность брака с Норрисом. Она посмотрела на Генриха и Норриса, стоявших рядом на помосте, и на нее снизошло откровение: любовь – это не самая важная вещь на свете. Власть для нее была ценнее удовольствий. И хотя она любила Норриса гораздо сильнее, чем Генриха, – и да, вожделела близости с ним, – но в то же время понимала: если быть до конца честной с собой, не судьба им стать супругами. Анна принадлежала Генриху, и он никогда ее не отпустит. Как там написал Уайетт: «Noli me tangere, ведь Цезарева я!»
«Продолжать любить Норриса издалека – мне это очень подходит», – сказала себе Анна. Такая любовь добавит жизни пряных ноток и привнесет в нее радостное возбуждение, что так редко удавалось сделать Генриху.
Она с решительным видом и улыбкой на устах повернулась к королю и произнесла:
– Эти шторы нужно убрать!
Выяснилось, что даже теперь избавиться от Уолси не так-то просто. Завладение собственностью кардинала в значительной степени развеяло гнев Генриха и его неприязнь к бывшему другу. В конце октября Уолси воззвал к милости короля, и тот взял его под свое покровительство, великодушно разрешив остаться архиепископом Йорка, вторым лицом в иерархии Церкви Англии после архиепископа Кентерберийского.
– Этого нельзя так оставлять! – прорычал дядя Норфолк, когда Анна, едва сдерживая собственный гнев, сообщила ему столь потрясающую новость. – Мы угомоним негодяя раз и навсегда.
Норфолк, отец, Джордж, герцог Саффолк и другие затаившие злобу на кардинала начали собираться в Дарем-Хаусе во главе с Анной и плести заговор, чтобы покончить с Уолси. Времени терять было нельзя, ведь скоро начнет заседать парламент, и заговорщики надеялись провести через него Акт с осуждением кардинала в государственной измене. Тогда вдобавок к избавлению от имущества он лишился бы еще и жизни.
Генрих торжествовал. Едва успели доложить о его прибытии в Дарем-Хаус, как он уже ворвался в комнату Анны, где она упражнялась на лютне, а ее мать шила:
– Фокс и Гардинер вернулись из Рима! Анна, они привезли новости!
– Папа высказался в вашу пользу? – спросила она, поднимаясь.
– Нет, не то, дорогая. – Лицо короля слегка омрачилось. – Они оба придерживаются мнения, что нам нечего больше ждать от Климента, но… – Генрих снова засиял. – Они нашли человека, который предложил прекрасное решение моего Великого дела. Его зовут сэр Томас Кранмер. Они встретились с ним случайно, когда по пути сюда остановились на ночлег в аббатстве Уолтхэм. Кранмер укрывался там от какой-то болезни, которая распространилась в Кембридже. Он член университетского совета, и оба – Фокс и Гардинер – знают его долгие годы. – Генрих подвел Анну к дивану у окна, из которого открывался вид на реку. – Это было воссоединение старых друзей, и Гардинер устроил для всех троих отличный ужин. Они завели беседу и спросили у этого доктора Кранмера его мнение по поводу моего дела. Тот сказал, что не изучал его в деталях, но уверен: о законности моего брака должны судить университетские доктора богословия, а не папа.
Анна уставилась на Генриха, до нее постепенно доходил смысл его слов. Замечание Кранмера действительно было чрезвычайно мудрым, и дело должно продвинуться. А учитывая, что университетские люди часто придерживаются радикальных и передовых взглядов, эта затея не могла окончиться неудачей.
– И если университеты выскажутся в вашу пользу, что будет тогда? – хотела знать Анна.
– Спросите доктора Кранмера, дорогая. Я привез его сюда. – Король подошел к двери и командным голосом произнес: – Входите!
Доктору было около сорока, строго одетый церковник со скорбными глазами, темной щетиной на подбородке и нервной улыбкой, которая моментально исчезла, стоило ему приступить к разговору об интересующем всех предмете.
– В этом деле есть только одна истина, – тихим голосом произнес Кранмер, – и она открывается в Писании, когда его правильно истолковывают ученые мужи, подготовленные к таким занятиям. И подобное толкование, ваша милость, с тем же успехом может быть произведено в университетах, как и в Риме. Если бы мнение университетских докторов заслушали с самого начала, вы могли бы уже давно покончить с этим делом.
– Но какой авторитет будет иметь их мнение, если они решат дело в пользу его милости? – спросила Анна.
– Госпожа Анна, – ответил Кранмер, – это дело должно быть решено в соответствии с Божественным законом, а не с церковным правом, в связи с чем вмешательство папы необязательно. Если университетские знатоки богословия рассудят, что брак короля незаконен, значит так тому и быть, и все, что потребуется дальше, – это официальное заявление архиепископа Кентерберийского, которое даст королю свободу жениться снова.
– Это звучит так просто, – выдохнула Анна.
– Доктор Кранмер, – промурлыкал Генрих, обхватывая того рукой за плечи, – вы попали в самую точку! Я хочу, чтобы вы отложили в сторону все прочие дела и написали трактат, изложив в нем свои взгляды.
Кранмер выглядел одновременно довольным и встревоженным, но согласился. В тот же день Генрих попросил отца Анны устроить доктора в Дарем-Хаусе, чтобы тот мог писать свой трактат с комфортом. Отец, разумеется, с радостью исполнил просьбу короля. Никогда еще комнаты не обставлялись с такой скоростью! И Кранмер сел за работу.
В тех случаях, когда он появлялся из своих комнат, чтобы отобедать или разделить ужин с Анной, она находила, что новый гость образован и достоин доверия. Он интересовался гуманизмом и страстно высказывался за реформу Церкви, а споры об этом нередко возникали во время застольных бесед. Прошло немного времени, и отец сделал Кранмера их семейным капелланом. Так мрачный клирик стал важной частью домашней жизни Болейнов. Анна в самом деле начала считать его другом.
– Я думаю, – сказал Генрих, глядя огненным взглядом на плясавшие в очаге языки пламени, – что мне и вправду будет лучше без папы – моему королевству уж точно – и мои подданные будут вне себя от радости, если им не придется платить церковную десятину Риму. – Он стукнул кулаком по ладони. – Почему мы должны хранить духовную верность человеку, который по политическим причинам отказывает мне в аннулировании брака? Разве он не понимает, что мне нужен наследник, отчаянно нужен? – Генрих распалял сам себя; настроение у него в эти дни становилось все более переменчивым. – Почему Екатерина не дает мне свободы? – возглашал он. – Отчего она так упряма? Я не молодею, Анна, мне тридцать восемь. Вы понимаете, что я уже несколько лет не делю ложе с женщиной? – Он посмотрел на Анну с мукой и томлением во взгляде.
– Мы не смеем рисковать… – начала она.
– Я ни о чем не прошу! – перебил ее Генрих. – Мы теперь так близки к успеху. Я могу подождать. Богу известно, у меня было достаточно практики.
– Сколько времени займет сбор мнений университетов? – поинтересовалась Анна.
– Несколько недель, месяцев, может быть. В это время на следующий год вы, вероятно, будете носить под поясом моего ребенка. Подумайте об этом, Анна!