Возвращение в свои покои не принесло Анне облегчения, так как фрейлины встретили ее зловещим молчанием, а слуги с трудом сдерживали слезы, что раздражало Анну еще сильнее, как и присутствие за дверями стражников, которые скрестили алебарды, чтобы не дать войти ни одному человеку, не имевшему на то разрешения. Стражники подняли оружие, чтобы пропустить слуг, принесших ужин, который состоял из обычного набора изысканных блюд, но Анну так расстроило отсутствие королевского подавальщика, который не пришел с привычным пожеланием ей приятного аппетита, – едкое напоминание о том, в каком ужасном положении она оказалась, – что никакого желания прикасаться к еде не было. Она могла только сидеть и вести со своими дамами пустые и напыщенные разговоры о детях, собаках и теннисе. Анна подумала, не послать ли за Елизаветой, но испугалась, что, увидев и взяв на руки свое дитя, может сломаться, а это расстроит малютку. И возможно, ей все равно не позволят видеться с дочерью. Возникнет еще больше глупых домыслов о позорной измене.
В два часа Анна все еще сидела за столом, на троне под королевским балдахином, когда вернулся Норфолк с Паулетом, лорд-канцлером Одли и еще несколькими членами Тайного совета. Норфолк держал в руках пергаментный свиток.
Анна в тревоге встала:
– Зачем вы пришли, господа лорды?
– Это, мадам, – Норфолк помахал свитком, – приказ о вашем аресте. По распоряжению короля мы должны сопроводить вас в лондонский Тауэр, где вы будете находиться, пока его величество не распорядится иначе.
Тауэр! Внутри у Анны все сжалось при мысли о заключении в этой мрачной крепости. Она посещала ее всего один раз во время коронации, и на обновление королевских апартаментов потратили огромные средства. Однако Анна знала, что другие помещения в Тауэре далеко не так роскошны и уютны. Томас Мор провел в заключении целый год и, говорят, вышел оттуда стариком… А лет пятьдесят назад в Тауэре пропали два малолетних принца, которые, по слухам, были убиты их коварным дядей. Неужели ее ждет та же участь?
Анна постаралась собраться с духом и не трусить.
– Если так угодно его милости, я готова подчиниться. Что я могу взять с собой?
– Вы должны идти как есть, – откликнулся Норфолк.
– В этом? – Анна посмотрела на свое пышное королевское платье.
– Ни к чему переодеваться.
– Вам дадут все, что понадобится, – пояснил Паулет.
Это прозвучало зловеще. Анна вспомнила разговоры о том, что узники Тауэра должны сами платить за свое содержание и любые удобства, какие пожелают иметь.
– А что будет с моими придворными?
– Они останутся здесь. В Тауэре у вас будут новые слуги.
– Ожидайте здесь, пока не начнется прилив, – сказал ей Норфолк. – Мы планируем отбыть в половине пятого.
На этом они оставили Анну, и она провела послеобеденное время, пытаясь собраться с мыслями, снова и снова прокручивая в голове, что такого могла сказать или сделать, чтобы люди решили, будто она хоть как-то поощряла Смитона. Норрис – это еще можно понять. Хотя они виновны только в неосторожных разговорах и мимолетном признании, что между ними существует нечто большее, чем позволительно выражать в словах. Но Смитон! От одной мысли Анну выворачивало наизнанку! Как мог Генрих поверить в подобный вздор? И как он мог так обойтись с ней, ведь он страстно любил ее, а она рожала его детей?
Если бы Анна не знала, что Кромвель лечится в Степни, то могла бы поклясться: без него здесь не обошлось. Его враждебность уже давно сделалась явной, и Анна была для него угрозой. Может, он вовсе и не болен? Может, это просто прикрытие, чтобы составить заговор для ее свержения. Чем больше Анна размышляла, тем сильнее уверялась в справедливости такого заключения. Все лучше, чем взваливать вину на Генриха.
Фрейлины обращались к ней со словами утешения, но держали осторожную дистанцию. Боялись, чтобы и на них не легла тень измены! Анна взялась за вышивание, но руки были слишком нетвердыми, чтобы управляться с ниткой и иглой. Она засомневалась, сможет ли когда-нибудь закончить эту работу.
Около четырех часов, когда сердце Анны уже выскакивало из груди от тревожных предчувствий, графиня Уорчестер вдруг издала стон. Она была беременна и уже некоторое время держала руки на своем округлом животе.
– Ребенок не двигается, – с трагическим лицом сообщила графиня.
– Давно вы это заметили? – спросила Анна.
Фрейлины столпились вокруг страдалицы.
– В тот момент, как за вами пришли, – прошептала графиня. – Это был шок.
– Вам нужно лечь в постель, – твердо сказала Мэри Говард и увела ее.
Анна снова ощутила головокружение. Вскоре после этого за ней явились лорды в сопровождении более многочисленного отряда королевской стражи и сэра Уильяма Кингстона, констебля Тауэра, высокого представительного мужчины средних лет, который давно служил Генриху и был у него на хорошем счету.
– Мадам, – с поклоном произнес сэр Уильям, – я буду отвечать за вас, пока вы находитесь в Тауэре. Сейчас вы должны пойти со мной.
В его серых глазах читались доброта и человечность, седая голова уважительно склонилась. Хотя Анна знала, что Кингстон был дружен с кардиналом Уолси и, по слухам, восхищался покойной вдовствующей принцессой, она почувствовала в нем симпатию к себе.
Анна коротко попрощалась со слугами, погладила напоследок Уриана. Бедный песик, он смотрел на нее так, будто сочувствовал всей душой, вероятно ощущая ее подавленность. Потом под охраной прошла по дворцу к причалу, где ее дожидалась барка, спустилась по личной лестнице королевы между двумя рядами статуй, изображавших геральдических животных, и ступила на борт. Лорды погрузились на судно вслед за Анной. Норфолк жестом показал, что ей следует удалиться в кабину, затем тяжело опустился рядом на мягкий диван и задвинул шторки, чтобы Анну не увидели с берега. Хоть это было хорошо.
Барка отчалила. Анна старалась не обращать внимания на лицемерное, напускное неодобрение Норфолка, выражавшееся вздохами и причитаниями: «ну и ну», «вот ведь как» и прочими.
– Помните, что ваши любовники признали свою вину, – сказал дядюшка.
Анна вспыхнула:
– Я ни в чем не виновата! У меня нет любовников! Молю вас, отведите меня к его милости.
– Ну и ну! – повторил Норфолк и закачал головой, и Анна подумала, что сейчас закричит. – Мы приближаемся к Тауэру, – наконец произнес он, и пленница вздрогнула от оглушительного пушечного залпа, вызвавшего легкую качку. – Это оповещение о вашем прибытии. Так делают всякий раз, когда в Тауэр доставляют арестанта высокого ранга.
Снаружи раздались крики и гомон голосов. Герцог выглянул наружу сквозь щель между оконными шторками:
– Люди сбегаются отовсюду поглядеть, что происходит.
Анна тоже посмотрела на улицу, и вид возвышавшейся впереди огромной крепости почти лишил ее присутствия духа. Она вспомнила, что Мор, Фишер и монахиня из Кента покинули это место, чтобы отправиться на эшафот. И пока гребцы подводили судно к Королевской лестнице, которая вела к боковому входу, через который она прошла в Тауэр во время коронации, думала только об этом. Мысль о том, насколько отличаются тот день и настоящий, представлялась слишком грандиозной. Вынести такое казалось невозможным. Тогда Генрих ждал ее здесь с приветствиями, поцеловал у всех на глазах. Теперь она была одна и тряслась от страха при мысли о том, что он может с ней сделать.