– Зато я знаю, – засмеялся Лос-Анджелес. – Запомните, ты либо надуваешь кого-то при сделке, либо спрашиваешь у него, в какой ресторан сходить. Если ты делаешь и то, и другое, то ты полный кретин.
Потом она подсела за столик к южанам. Тут были Даллас – деревенская тетка с хрипловатым голосом и грубым чувством юмора, а также Ричмонд, Атланта и Новый Орлеан, воспитанные господа, выгодно отличающиеся от всех прочих. Это была самая приятная встреча за весь вечер, пока беседа вдруг не перешла на неких, как говорили мужчины, «ниграс». Даллас, впрочем, пользовалась более распространенным произношением.
Такие разговоры Руби слышала миллионы раз. И все-таки есть разница между тем, когда люди говорят про тебя или тебе, и тем, когда говорят с тобой, пребывая в полной уверенности, что ты с ними заодно и разделяешь их взгляды. Хиллари стоило большого труда не выйти из разговора, прежде чем ее заставят произнести самую непростительную ложь: согласиться со сказанным. Руби и так ужасно себя чувствовала от того, что молчала.
Особняком сидел Кер-д’Ален – сухой, обтянутый кожей блондин с безумным взглядом и таким озлобленным выражением лица, что если бы он вдруг вскочил и начал расстреливать толпу из ружья, никто бы не удивился. В его распоряжении был целый угол зала, потому что все его избегали – и Хиллари разделяла эту позицию. Однако, удаляясь от столика южан, она случайно взглянула в его сторону и сразу же поняла, что злоба в его глазах того же сорта, что и на языке у Даллас.
Прошел почти час, и Руби стала искать глазами Калеба. Но какой бы грандиозный выход он ни запланировал, видимо, было еще рано. Среди гостей Руби заметила его партнера, Чикаго: тот о чем-то оживленно беседовал с представителем ложи из Эймсборо, штат Висконсин. Потом она увидела, что к ней направляется Де-Мойн, и, чтобы избежать его, заговорила со старушкой из Нью-Йорка.
Она тем временем где-то отловила официанта – высокого молодого негра. Он протянул ей поднос, старушка ухватила бокал шампанского, а сама не сводила с парня глаз.
– Бог мой, душечка, какой ты статный.
Официант, прятавший свои чувства не хуже стоявшей рядом Руби, лишь вежливо улыбнулся, как будто его похвалили за удачно подобранный галстук, и предложил поднос Хиллари.
– Мисс?..
– Нет, спасибо, – ответила Хиллари.
– Не пьешь? – спросила Нью-Йорк, глядя вслед официанту.
– Не могу. Язва.
– Сочувствую. – Она в несколько глотков осушила бокал. – Ну что, милочка, давайте взглянем на подарок, что нам предлагает Ланкастер, пока там очередь не собралась.
На дальней стене зала висела картина: берег реки, седобородый житель фронтира верхом на лошади, за ним – холм и форт, над которым развевается звездно-полосатое полотнище. Руби догадалась, что это Морган Гластонбери, который, как рассказывал Калеб, основал чикагскую ветвь Ордена в 1847 году. В юности он входил в число последователей Тита Брейтуайта и оказался среди тех счастливчиков, которых не допустили до участия в обреченном ритуале, сочтя слишком малоопытным или бесталанным.
Под портретом был установлен стеклянный шкаф, рядом стояли шесть охранников в черных костюмах. Внутри лежал раскрытый древний фолиант, исписанный непонятными буквами.
– «Книга имен», – выдохнула Нью-Йорк, глядя на фолиант даже с большим вожделением, чем на официанта.
Руби, выскользнув из-под личины Хиллари, позволила себе полюбопытствовать. «Книга имен» – так должна называться книга, в которой Отец Наш Небесный записывает имена спасенных. Однако непохоже, чтобы эту книгу писал Господь.
– Прошу прощения, – Нью-Йорк обратилась к старшему охраннику. – Мистер…
– Берк.
– Мистер Берк, это тот самый экземпляр, который принадлежал Уинтропу?
– Да.
На лице Берка появилась злокозненная усмешка: он знал, какой вопрос ему зададут дальше и как он на него ответит.
– Во втором приложении есть страничка, на которую мне бы очень хотелось взглянуть. Не могли бы вы…
– Сожалею, – ответил Берк без капли сожаления. – Шкаф не открывается.
– Понимаю, вы не дадите мне трогать ее, но, может…
– Если я открою книгу для вас, нахлынут все. Начнется давка.
Нью-Йорк поджала губы.
– В приглашении мне четко намекнули…
– Мне все равно, кто вам и на что намекал, – отрезал Берк, откровенно упиваясь своим положением. – У меня приказ: шкаф не открывать.
– Вы бы последили за своим тоном, молодой человек!
Хиллари поспешила удалиться на случай, если Нью-Йорк вздумает швыряться молниями из трости. Почувствовав, что уперлась в кого-то спиной, она обернулась.
Чикаго. У него было лицо боксера, закончившего карьеру и променявшего ринг на бар. Однако под этой маской скрывался проницательный ум.
– А вы, стало быть, наша гостья с Нантакета? – Он протянул ей руку.
– Да. Роуз Эндекотт, – ответила Хиллари.
Рукопожатие вышло крепким – при желании он стер бы ее пальцы в порошок.
– Джон Ланкастер. Рад видеть вас здесь, хотя и немного удивлен. Не ожидал, что вы примете приглашение Брейтуайта, учитывая, как относятся друг к другу ваши ложи.
– Мы воевали с Брейтуайтом-старшим.
– И теперь решили начать с чистого листа? – Ланкастер внимательно вгляделся в ее лицо; мгновение, и перед ней стоял не боксер, а прожженный следователь.
– Ланкастер! – вклинилась между ними Нью-Йорк. – На пару слов…
– Извините, Маделин, – ответил Ланкастер. – Пора открывать собрание. Позже поговорим.
Бросив последний взгляд на Хиллари, он удалился, и Нью-Йорку с ее тростью было его не догнать.
Ланкастер вышел на открытое пространство в центре зала, под люстрой.
– Внимание! Послушайте меня! – крикнул он, и голоса стихли. – Я прошу всех, кроме охраны и приглашенных гостей, покинуть помещение!
Темнокожие официанты потянулись к выходу (с явным облегчением, как показалось Руби). Когда прислуга ушла, двери закрыли, и Ланкастер дал отмашку кому-то из подчиненных. Все лампы, кроме люстры, погасли.
– Добро пожаловать в Чикаго, – начал Ланкастер. – Спасибо, что нашли возможность приехать. Знаю, для многих это был неблизкий путь – я не столько о расстоянии, сколько о доверии. Мне особенно приятно, что вы согласились считать этот город нейтральной территорией. – Он по-отечески улыбнулся, как будто перед ним собрались послушные дети. – Признаться, я не мастак выступать. Вот Билл Уорвик, мой предшественник, одарил бы вас грандиозной речью. Я же всегда предпочитал говорильне дело. Однако я умею слушать и подмечать здравый смысл в чужих словах.
В конце лета мне позвонил новый мастер арпхемской ложи. Сказал, что у него есть предложение. Я сомневался. Думаю, вам известна история взаимоотношений между Чикаго и Арпхемом, и вы знаете, что они далеко не самые радужные. А тут, представьте, мне звонит совсем пацан – сынок приснопамятного Сэмюэла Брейтуайта, кстати, – и предлагает сесть за стол переговоров. Я, конечно, мог бросить трубку. Или заманить его сюда и оторвать голову, как в старые добрые времена. Однако я решил все-таки его выслушать… и то, что я услышал, мне понравилось.