Византия и крестоносцы. Падение Византии - читать онлайн книгу. Автор: Александр Васильев cтр.№ 35

Современник Комнинов, начиная с Иоанна, историк Иоанн Киннам, следуя древним образцам, Геродоту и Ксенофонту, а также находясь под влиянием Прокопия, оставил нам описание событий правления Иоанна и Мануила (с 1118 по 1176 год); таким образом, он явился продолжателем Анны Комниной. В центре незаконченного, очевидно, его изложения стоит фигура Мануила, почему сочинение Киннама носит несколько панегирический характер. Будучи ярым защитником прав восточно-римского императорства и убежденным противником папских притязаний и императорской власти германских государей и сделав своим героем благоволившего к нему Мануила, Киннам тем не менее оставил добросовестный рассказ, основанный на изучении ценных источников и написанный очень хорошим греческим языком, «тоном честного воина, исполненного естественного и нескрываемого чувства восторга к императору» (Нойман).

Видными фигурами в литературе XII и начала XIII века являются два брата, Михаил и Никита Хониаты из фригийского города Хоны в Малой Азии. Старший брат Михаил, получивший прекрасное классическое образование в Константинополе у Евстафия, епископа Солунского, о котором речь будет ниже, выбрал духовную стезю и в течение более тридцати лет был архиепископом Афин. Для него казалось особенно привлекательным иметь митрополию на Акрополе. Михаил смотрел на город и на его население глазами современника Платона, почему он так и ужасался той громадной пропасти, которая отделяла современных ему жителей Афин от древних эллинов. Он мог сказать: «Я живу в Афинах, но я нигде не вижу Афин».

Блестящая речь Михаила, произнесенная им перед собравшимися в Парфеноне афинянами при занятии кафедры, – образец, по словам самого оратора, простоты слога, где он напоминал слушателям о былом величии города, матери красноречия и мудрости, высказывал твердую уверенность в непрерывном продолжении афинского народа с древних времен, убеждал афинян соблюдать благородные нравы их предков, приводил в пример Аристида, Аякса, Диогена, Перикла, Фемистокла и других. Эта речь, составленная на самом деле в возвышенном стиле, наполненная античными и библейскими цитатами, пересыпанная метафорами и тропарями, осталась чуждой и темной для слушателей; речь нового митрополита оказалась выше понимания афинян XII века. С глубокой горечью в одной из следующих проповедей Михаил говорит: «О, город Афины! Матерь мудрости! До какого невежества ты опустился! Когда я обращался к вам со вступительной речью, которая была так проста, безыскусственна, то оказалось, что я говорил о чем‐то непонятном или на чужом языке, персидском или скифском». И вышло так, что Михаил в конце концов отказался видеть в современных ему афинянах непосредственных потомков древних эллинов. Он писал: «Сохранилась самая прелесть страны, богатый медом Гимет, тихий Пирей, некогда таинственный Элевсин, Марафонская равнина, Акрополь, – но то любящее науку ученое поколение исчезло, и его место заняло поколение невежественное, бедное умом и телом».

Михаил, окруженный в Афинах варварами, сам боялся огрубеть и превратиться в варвара; он жалуется на порчу греческого языка, сделавшегося каким‐то варварским наречием, которое он научился понимать только три года спустя после своего прибытия в Афины. Возможно, эти его жалобы не без преувеличений, однако он был недалек от истины, когда писал, что того города славы, которым были Афины, больше нет.

Михаил Хониат оставил после себя богатое литературное наследство в виде проповедей и речей на различные темы, многочисленных писем и нескольких стихотворений, дающих ценные сведения о политических, бытовых и литературных условиях жизни его времени. Из его стихотворений первое место, по мнению Грегоровиуса ⁵⁸, принадлежит ямбической элегии в честь Афин, «первому, а также и единственному дошедшему до нас плачу о гибели древнего, славного народа». Грегоровиус называет Михаила Акомината лучом солнечного света, который вспыхнул в темноте средневековых Афин, «последним великим гражданином и последней славой этого города мудрости».

В варварстве, окружавшем Афины, о котором пишет Михаил, и в порче языка, может быть, надо видеть следы славянского влияния. Мало того, некоторые ученые, например Ф. И. Успенский, считают возможным, на основании сочинений Михаила, утверждать существование в XII веке около Афин такого важного явления во внутренней истории Византии, как славянской общины и свободного крестьянского землевладения. Я не могу согласиться с этим утверждением.

Младший брат Михаила – Никита Хониат занимает достойное место в ряду исторических писателей XII и начала XIII века. Родившись около половины XII столетия, как и брат, во фригийском городе Хоны, Никита еще мальчиком был отправлен в Константинополь, где обучался наукам под руководством своего старшего брата Михаила. В то время как последний посвятил себя духовному званию, Никита выбрал светскую дорогу чиновника и начиная, вероятно, с последних годов правления Мануила, и особенно при Ангелах, будучи близким ко двору, достиг высших ступеней чиновной лестницы. Вынужденный бежать из столицы после разгрома ее крестоносцами в 1204 году, он нашел приют у никейского императора Феодора Ласкаря, который, возвратив ему все утраченные им почести и отличия, дал возможность последние годы жизни посвятить излюбленному труду и закончить свое главное историческое произведение. Умер Никита в Никее вскоре после 1210 года. Старший брат Михаил пережил его и по случаю смерти Никиты написал прочувственную и важную в биографическом отношении надгробную речь (монодию).

Главнейшим произведением Никиты Хониата является большой исторический труд в двадцати книгах, охватывающий события со времени вступления на престол Иоанна Комнина до первых лет Латинской империи (с 1118 по 1206 год). Он написан напыщенным, витиеватым языком; в нем нашли отражение глубокие познания автора как в античной литературе, так и в богословии. Однако у самого автора представление о его языке совсем иное; во введении к своей «Истории» он, между прочим, пишет: «Я вовсе не заботился о рассказе пышном, испещренном словами непонятными и выражениями высокопарными, хотя многие очень высоко ценят это. Истории больше всего противна, как я уже сказал, речь искусственная и неудобопонятная, и, напротив, она очень любит повествование простое, естественное и легко понятное».

В лице Никиты мы имеем драгоценный источник для времени Мануила, правления Андроника, эпохи Ангелов, Четвертого крестового похода и взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году. Труд Никиты обрывается на случайном событии и не представляет законченного целого. Для своей «Истории» Никита признает лишь два источника: рассказы очевидцев и личные наблюдения. О том, пользовался ли он произведениями Иоанна Киннама как источником, мнения ученых расходятся.

Несмотря на некоторую тенденциозность в изложении событий того или иного царствования и абсолютную убежденность автора в полном культурном превосходстве «римлянина» над западным «варваром», Никита заслуживает как историк большого доверия и глубокого внимания. «Никита уже по тому одному, – пишет Ф. И. Успенский, – заслуживает изучения, что в своей истории занимается важнейшей эпохой Средних веков, когда враждебные отношения Запада к Востоку достигли самой высокой степени напряжения, разразившись Крестовыми походами и основанием Латинской империи в Царьграде. Его воззрения на западных крестоносцев и на взаимные отношения Востока к Западу отличаются глубокой правдой и тонким историческим смыслом, какого не представляют и лучшие памятники западной средневековой литературы».