Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - читать онлайн книгу. Автор: Пирс Брендон cтр.№ 61

Было достаточно, что «жестоким татарам» преподали урок, хотя он мог бы оказаться еще более действенным, как думал премьер-министр, если бы сожгли еще один дворец. Однако Палмерстон был «вполне очарован» ^[662] устроенным Элгином пожаром. По мнению премьера, это был не акт вандализма, а еще одна «показательная взбучка» ^[663], демонстрация мощи для всего мира, какую Рим устроил в Карфагене.

Так Джон Булль установил контроль над третьей частью человечества, которую с удовольствием называл «Джон Китаец». Гонконг пока еще не представлял большой ценности. Теперь он стал безопаснее из-за приобретения Цзюлуна, но его крошечное белое население оставалось уязвимым для тысяч китайцев, мигрировавших с материковой части. Многие из них были пиратами, объявленными вне закона лицами, гангстерами из триад и контрабандистами, занимающимися опиумом.

Город Виктория, разбросанный вдоль побережья среди опасного амфитеатра возвышенностей, оставался тихой заводью. Один разочарованный британский чиновник сравнил зеленые возвышенности острова с «сыром стилтон, покрытым плесенью», а скалистые вершины холмов с другой стороны водораздела «казались неграми, страдающими проказой» ^[664].

Даже Александр Матесон утратил веру в Гонконг, как колонию. «Он только значительно увеличивает наши расходы, нисколько не добавляя размера нашему бизнесу». Он думал, что остров может иметь какую-то ценность в качестве военной базы. Но как коммерческий центр, он менее прибылен, чем порты, открытые по договору для внешней торговли — особенно, эти «великие базары» ^[665], Кантон и Шанхай.

Там небольшие международные общины, включавшие французов, американцев и представителей других наций, которые наслаждались экстерриториальными преимуществами, завоеванными Британией, существовали в странном, искусственном, квазиколониальном состоянии.

Шанхай вскоре перегнал Кантон, став самым важным из этих гибридных поселений. Экспатрианты не теряли времени, создавая обычные аксессуары империи: клубы, церкви, масонские ложи, ипподромы, теннисные корты и общественные сады.

«Шанхайцы» могли собой гордиться. Их окружало множество слуг, которых они часто пинали или били руками. Многие обзавелись китайскими любовницами. Богатым источником англоязычных девушек была Епархиальная школа для местных девочек в Гонконге.

«Шанхайцы» любили поесть. Они обычно «начинали обед с густого супа и стаканчика шерри. Затем следовали одна или две закуски с шампанским; потом говядина, баранина, птица или бекон, еще шампанское или пиво. За этим — рис, приправленный карри, и ветчина. Потом шла дичь, за ней — пудинг, печенье, желе, жидкий заварной крем или бланманже и снова шампанское. Затем — сыр и салат, хлеб с маслом и стакан портвейна. Дальше (во многих случаях) — апельсины, финики, изюм и орехи с двумя или тремя стаканчиками сухого кларета или какого-то другого вина» ^[666].

Те, кто выдерживал эту диету, обычно пытались сохранить здоровье при помощи активных физических упражнений. Многие врачи прописывали езду верхом. Поэтому «шанхайцы» яростно скакали галопом по сельской местности и, как писал один английский дипломат, жертвовали «своими носами ради печени» ^[667].

Китайцев возмущало такое поведение и даже само присутствие властных захватчиков. Те, кто когда-то платил дань и нес дары, теперь стали торговцами, получающими прибыль. Новые имперские рекруты прислушивались к традиционному совету «соблюдать субботу и брать все, на что можно наложить руку» ^[668].

Ксенофобия была эндемической с двух сторон. «Заморские черти» жили «в хроническом состоянии мелкой войны с местными» ^[669].

Британские консулы старались сохранить мир. Им помогали компрадоры, менялы, агенты, вербующие солдат и матросов обманным путем, клерки со знанием англо-китайского гибридного языка. (Слово, которое стали использовать для обозначения этого языка, означало «бизнес». Например, епископа очаровательно называли «небесный бизнесмен № I») ^[670]. Но было трудно подавить ярость китайцев — например, из-за английского и американского бизнеса по транспортировке чернорабочих за моря (это явно напоминало работорговлю). Более того, представители Британии были обязаны опиумным дилерам за перевозку их почты, обналичивание их чеков и оказание других услуг. Наркотик коррумпировал и развращал всех, кого касался, включая консулов, чья зарплата субсидировалась правительством Индии в ответ на услуги по трафику.

Но, пользуясь слабостью Китая, британцы обычно перехватывали инициативу и редко теряли лицо. Они продолжали продавать опиум до Гаагской конвенции (недолгое время — и после нее), которая запретила его экспорт в 1912 г. Однако лорд Крюэ, который предполагал, что «индийский наркотик отличается от китайского, как марго 75-го года от австралийского кларета», не мог «избежать нечестивых сожалений о том, что трафик обречен» ^[671].

Британцы даже проникли в собственную администрацию императора. Например, в морской таможенной службе суперинтендентом с 1863 по 1906 гг. служил сэр Роберт Харт, который стал «главной финансовой опорой китайского правительства» ^[672]. Харт был и диктатором, и дипломатом. Он очень тщательно работал, хотя жил роскошно, даже держал в Пекине собственный оркестр. В конце концов, у него у него появились другие обязанности — от надзора за маяками до контроля за почтами. Столь же мастерски в 1920-е гг. трудился британский генеральный консул сэр Сидни Бартон, который стал «практически самодержцем Шанхая» ^[673].

Но такие паразитические микроколонии, как и порты, открытые по договору для внешней торговли, мало повлияли на обширный край Китая. Британцы поселились на спящем гиганте, и тот, проснувшись, стряхнул их с себя. После падения маньчжуров в начале XX века, националистический Китай зашевелился и начал разминать мышцы. Хотя его сотрясали внутренние беспорядки, он воспользовался тем, что восточные технологии догоняют западные, а Британская империя была слишком растянута в период между двумя мировыми войнами, чтобы поддерживать престиж силой.