Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - читать онлайн книгу. Автор: Пирс Брендон cтр.№ 123

Поскольку ничто так не осложняет жизнь, как поиск простоты, это ограничение создавало необычные проблемы и требовало затрат. Например, Ганди отказывался от коровьего молока, поскольку оно способствовало похотливости и вожделению, и пил только молоко «самой невинной» козы ^[1364].

Ганди был не только аскетом в еде, но и странствующим проповедником. Он постепенно уменьшал количество одежды, пока не достиг состояния санкюлота. Его знаменитое едкое замечание состояло в том, что европейцы «носят плюс четыре одежки, а я предпочитаю минус четыре» ^[1365]. Как и Эдвард Карпентер, который «проповедовал евангелие спасения сандалиями» на основании того, что ботинки — это «кожаные гробы» ^[1366], Ганди научился сам изготовлять сандалии. Он даже подарил пару (сделанную на Ферме Толстого, утопической общине недалеко от Йоханнесбурга, которую он основал в 1910 г.) генералу Смэтцу.

В целом взрослый Ганди был смесью восточного мистика и западного безумца, скромным садху и умным адвокатом, ясновидящим и революционером.

В Южной Африке в 1890-е гг. он все еще развивал свои идеи и оттачивал тактику. Ганди почувствовал груз дискриминации, когда прибыл в Дурбан. Его толкали и пинали служащие железной дороги и полицейские, а один раз сильно избили. Вскоре этот юрист занял лидирующую позицию в сопротивлении расовым законам Наталя, где индусы количественно превышали европейцев.

Про европейцев Ганди говорил, что они «хотят опустить нас до уровня необразованного кафра». Когда началась война, он сочувствовал смелым патриархальным бурам. Но как подданный империи, адвокат поддерживал британцев и надеялся, что его соотечественники получат политическую награду за свою верность.

На самом деле Ганди помог сформировать Индийский санитарный корпус. Он сам служил в нем, носил форму цвета хаки, повязку с красным крестом на рукаве и усы. В Спион-Копе Ганди попал под обстрел, за что получил медаль. Когда умерла королева Виктория, он возглавлял процессию индийских плакальщиков в Дурбане и телеграфировал королевской семье соболезнования сообщества, «оплакивающего потерю империей величайшей и самой любимой монархини на земле» ^[1367].

Но к индусам Южной Африке не просто не стали лучше относиться после войны, они столкнулись с препятствиями и худшими ограничениями в правах — просто потому, что у них коричневая кожа ^[1368]. Например, в Трансваале, бурские законы об обязательной паспортизации, которые Милнер ранее осуждал как порочную манифестацию крюгеризма, стали вводиться с новой силой.

Ганди шокировало и лицемерие, и несправедливость. Он сам выступал за бедность, целомудрие и гражданское неповиновение, вел активную кампанию за права индусов путем пассивного сопротивления. Он называл ее «сатьяграха» — «сила души». Это смесь крестьянского пацифизма и индуистского отсутствия насилия.

Ганди вдохновлял своих соотечественников за границей и заново оживил националистическое движение в своей стране. Корни этого движения уходили в восстание сипаев и даже более ранний период.

* * *

После 1857 г. британцы в Индии сами были вынуждены выбирать из двух зол, Востока и Запада. Чтобы поддерживать стабильность, они чувствовали себя обязанными управлять в манере восточных деспотов и при помощи меча, полностью поддерживая старый порядок. Колонизаторы выражали скептицизм по поводу улучшения доли местных подданных. Такой прогресс «полностью противоречил всем восточным идеям».

«Еще две тысячи лет их не изменят, — объявил сэр Уильям Дэнисон, губернатор Мадраса. — Они не сделают белого человека из индуса» ^[1369].

Независимость могла являться целью, но многие британцы считали, что ее можно достигнуть (если вообще можно) только после болезненно медленных реформ.

Лорд Элджин, который сменил Каннинга на послу вице-короля Индии в 1861 г., едва ли мог желать изменить условия проживания людей, к которым относился «не как к собакам, потому что в таком случае им можно свистнуть и погладить, а как к машинам, с которыми нельзя никак общаться или испытывать сочувствие» ^[1370].

Элджин, который, как утверждали, говорил банальности, очень требовательно выступал за политику постепенного осуществления социальных преобразований. «Мы должны, по крайней мере, какое-то время, ходить дорогами, проложенными другими, — сказал он. — Нужно выровнять маленькую ямку здесь, убрать немного грязи там, а если вкратце — ограничиться работой мусорщика. Она очень скромная, а отчасти — довольно неприятная» ^[1371].

С другой стороны, просвещенные викторианцы едва ли могли отрицать, что хорошее управление было разумным основанием британской администрации. «Улучшение санитарных условий, образование, больницы, дороги, мосты, навигация, — повторял лорд Майо, который стал вице-королем после сэра Джона Лоуренса в 1869 г. — Мы пытаемся за полстолетия сделать то, что в других странах заняло жизнь нации» ^[1372].

Конечная цель этого продвижения вперед была неизбежна, во многом потому, что в 1867 г. Британия сама перекрыла Ниагару (как выразился Карлайл), сделав решительный шаг к демократии. Как сказал лорд Рипон (в дальнейшем — вице-король Индии), целью Британии должна стать помощь Индии в приобретении «большей доли в управлении собственными делами» ^[1373].

Не нужно говорить, что политика не всегда укладывается в нужные рамки. Водораздел в стиле Киплинга между Востоком и Западом слишком упрощен. Как и Ганди, британские правители свободно использовали традиции, которые им подходили. Более того, и консервативные, и либеральные вице-короли Индии помогли росту индийского национализма.

Это частично происходило потому, что британцы, несмотря на провозглашаемый талант к управлению, правили Индией плохо. Если судить по мифу, наверху находилось Великое Декоративное Украшение, которое было способным, усердным, рачительным и высоконравственным, словно «Сын Неба».