Старик стал на колени и опустил голову. В воздухе повисла тяжелая тишина, прерываемая только шелестом волн и далекими криками чаек.
«Всех… всех порубить, к чертям собачим! Ну, давай, тряпка! Никто не может так оскорблять конта д’Арманьяка, и похрен, кто виноват, а кто нет. Ответят все… — Давно не проявлявший себя настоящий бастард дико орал в моей голове, словно вампир, требуя крови. — Ну же! Да как они смели!..»
Мозги даже услужливо подсказали траекторию, по которой волнистый клинок эспады упадет на шею Гассана, продолжая движение, крутнется в полувольте и самым кончиком перерубит горло капудану. Мосарабы держат на прицеле остальных, достаточно будет одного залпа. Поваров прирежут близнецы. Кровь смоет все: злость, обиду, ненависть…
Сопротивляться настоящему хозяину тела уже не было сил, я поднял голову, приготовился к движению, но неожиданно увидел на заднем плане, как незадачливого охранника, испугавшегося звука выстрела, оттащили, заломив руки, в сторону и поставили на колени. Коренастый сарацин с рваным шрамом через все лицо коротко пробормотал молитву, блеснула кривая сабля, раздался тупой хруст, и, расплескивая по сторонам алые брызги, бритая голова покатилась по камням.
— Надо жить, старик… — чужим, хриплым голосом пробормотал я, совершенно неожиданно для себя. — Возвращайся домой, похорони детей и найди о ком заботиться… А ты… — я полуобернулся к капудану, — ты… я не вижу твоей вины…
— Мудрость эмира равна его благородству и доблести, — сдержанно поклонился мне Хасан. Лицо его так и осталось непроницаемым, но в глазах сарацина плеснулась радость облегчения.
Я еще нашел в себе силы подойти и прикоснуться губами ко лбу Земфиры, закрыл ей глаза и побрел к баркасу. Что было дальше — просто выпало из моей памяти. Очнулся уже в своей каюте от чьего-то горячечного шепота.
— Господин… я должен вам сказать… должен… простите… — предо мной стоял Энвер Альмейда, согнувшись в полупоклоне и держа сложенные ладони перед своим лицом.
— Говори…
— Господин, я знаю… — Мосараб запнулся. — Я знаю, как вам тяжело… Поверьте, я это понимаю. И тем сильнее мое восхищение вашей мудростью… Наше восхищение… Вы… вы… Извините меня, господин, я не могу красиво говорить, поэтому… Короче, теперь, даже вне контракта, мой меч и мечи моих людей — ваши…
Я почти не слушал его, пытаясь сорвать с фляги с арманьяком заевшую крышку. Но смысл сказанного Альмейдой все же понял и оценил.
Мосараб откланялся и вышел из каюты. За ним выскользнули близнецы, предварительно уставив стол закусками. А я наконец содрал крышку и, расплескивая по столу янтарные капли, набулькал себе родового напитка в стопку.
— Ой-ей… мамочка… ой-ой-ой… мамочка, родненькая моя…
Сначала я подумал, что сошел с ума. И от этого чуть не сверзился со стула. Что за хрень? Точно спятил. И не мудрено…
— Ой, горюшко мне, горюшко, из огня да в полымя… ой-ой-ой… — раздавался в каюте жалобный тихий женский голосок. — А страшный-то како-о-ой… носище длинный, очи бесноватые, усищи торчать, патлы расхристаны, видать, злющи-и-ий, прям страсть… ой-ой-ой… ли-и-ишенько мне…
— Мля, белку поймал… — Я с силой двинул себя кулаком по лбу и хватил арманьяка прямо из фляги.
Точно белка… вот уже на русском языке кто-то болтает — хотя и дико архаичном, но на русском! Скоро и черти зеленые поскачут. Стоп… какая белка… я вроде не в запое. Только собираюсь…
Жгучее пойло подействовало. Мозги немного пришли в порядок, и я наконец сообразил, что причитают за ширмой, отделяющий спальный закуток от остальной части каюты.
— Видать, тоже басурманин али еще какой нехристь… Ой-ой-ой!..
Я подскочил к ширме и с треском отдернул ее в сторону…
— А-а-яй!!! — Тоненькая фигурка, закутанная в шелка с головы до ног, соскочила с кровати, забилась в угол и тоненько заверещала девчоночьим голосом: — Ай-яй-яй!.. Не замай меня, дядечка, не замай, я песни тебе петь буду, сказки рассказывать, тока не замай…
— Ты… кто… такая… мать… твою… — медленно, с расстановкой, тоже на русском языке поинтересовался я. И неожиданно вспомнил, как мне предлагали взамен Земфиры какую-то рабыню. М-да… но кто ее сюда притащил?
— Феодора я, а кто еще… — озадаченно пискнула девушка. — Ой-ей-ей… так ты, дядечка, нашему языку учен?
— Учен…
— Это хорошо… — облегченно выдохнула Феодора. — А сильничать меня будешь? Ну не нада, Христом Богом молю….
— Не… не буду…
— Обещаешь?
— Обещаю…
Глава 11
Не глядя нащупал рукой табурет, подтянул его к себе и сел. Заливаться спиртным отчего-то перехотелось. Щемящая тоска, горе и злость тоже куда-то испарились. А вернее, притупились. Нет… вот это баян так баян. Очешуеть… наконец с соотечественницей повстречался. Нет, я прекрасно знаю, что русичей в басурманском полоне томятся многие тысячи, и теоретически они могли попасть в Европу, но вот как-то даже с упоминаниями не сталкивался. А тут на́ тебе…
Высокая, стройная, худенькая, мордашка симпатичная, глаза чуть раскосенькие, большущие, с виду хитрющие, русая коса едва ли не до пят. Лет так четырнадцати-пятнадцати на первый взгляд. А может, еще меньше. Сидит на кровати, глазенками по сторонам зыркает, ручки на коленках примерно сложила. Ей бы еще сарафан да кокошник, чем не персонаж для Васнецова…
— Давай по порядку. Кто, откуда, как в полон попала…
Феодора кашлянула, вскочила, отвесила мне русский земной поклон и скороговоркой протарахтела:
— Боярская дочь, Феодора Микулишна Сунбулова, рязанские мы, с Переяславля, пошла с дворовыми девками по землянику на бережок, тут нас ушкуйники и прихватили, лиходейники окаянные…
Я проследил за ее взглядом, подошел к столу, навалил на тарелку еды и сунул Феодоре в руки.
— Жуй.
— Добрый ты, боярин… — Девчонка живо откусила от краюхи хлеба и пожаловалась: — Не ела седни я, проголодалась, прям страсть… — а потом с опаской добавила: — А это… не изволь гневаться, боярин, так куда это я попала? Тут християне али кто?
— В Бретань; ты ешь, ешь… — Я вытащил крестик из-под колета и показал Феодоре. — Христиане, только латинского обряду. Католики.
— А-а-а… — понимающе протянула девушка. — Это хорошо, что не бусурмане. При дворе великого князя Василия Ивановича такие тоже были. Фряг… фряз…
— Фрязи. Генуэзцы или венецианцы. Купцы?
— Ага, они самые! Тятька их тоже так называл, — довольно подтвердила девушка, аккуратно откусывая ветчину от ломтика. — А ты сам кто будешь? На нашем языке мудрено говоришь.
— Боярин… — Я задумался, подыскивая русский аналог своего титула. — Ну… даже не знаю, как сказать на русский манер… словом, род идет аж от царей. А язык сам выучил, оттого и не совсем правильно. Ну так что там дальше-то было?