Шаги затихли. Шестеро громил встали возле двери – трое с одной стороны, трое с другой. Шестеро молодых людей с напряженными, исполненными неумолимой решимости лицами, сжимающих пистолеты с такой силой, что кровь отлила от их ладоней.
– Выходи из номера, проклятый янки! – разрывая тишину, громко сказал один из них.
Это был Томас Эшвуд – тот самый мальчик, что когда-то играл на улицах Грантвиля. Потом этот мальчик вырос и превратился в дурное, испорченное существо, стоявшее теперь с пистолетом в руке и думавшее лишь об убийстве и мести.
На мгновение тишина вернулась.
– Я сказал, выходи! – выкрикнул опять Эшвуд.
И отскочил в сторону: вся гостиница, казалось, вздрогнула от оглушительного выстрела, а дверная панель разлетелась в мелкие щепки.
Пуля попала в оклеенную обоями штукатурку. Эшвуд дважды выстрелил в дверной замок, и двойная вспышка осветила его лицо словно молния. Я едва не оглох от грохота, эхом раскатившегося по коридору.
Из комнаты прогремел еще один выстрел. Эшвуд пнул сапогом развороченный замок и исчез из вида. Оглушительные звуки стрельбы как будто пришпилили меня к стене.
Затем в неожиданной тишине прозвучал жалкий голос молодого Райкера:
– Больше ты в меня не попадешь!
Следующий выстрел ошеломил меня, как удар ногой в живот. Я вжался в стену, дыхание перехватило. Остальные громилы рванулись в комнату, и пистолеты загрохотали снова.
Не прошло и минуты, как все было кончено. Я обессиленно прислонился к стене, едва держась на ногах. В горле пересохло. Двое приятелей вывели из комнаты раненого Эшвуда, следом вышли еще трое, возбужденно переговариваясь. Один сказал:
– Здорово мы его.
Через мгновение топот затих. Я остался один в коридоре, безучастно глядя, как клубы порохового дыма медленно выплывают из открытой двери.
Не помню, сколько я так простоял – с болезненными спазмами в животе, дрожью в руках и холодом в груди.
Только когда молодой Таррэнт с бледным лицом появился на лестнице, я нашел в себе силы добрести до комнаты Райкера.
Он лежал в луже крови, его полные боли глаза незряче уставились в потолок. Пистолеты все еще дымились в одеревенелых руках.
На нем снова был полосатый фланелевый костюм, белая рубашка и темные чулки. Эта картина с лежащим на полу юношей в городской одежде, покрытой кровью, с длинными пистолетами в неподвижных белых руках никак не укладывалась в моей голове.
– Боже мой! – потрясенно прошептал молодой Таррэнт. – За что они его убили?
Вместо ответа я лишь покачал головой. Потом послал молодого Таррэнта за гробовщиком, пообещав оплатить расходы. Он был только рад уйти отсюда.
Я сел на кровать, чувствуя страшную усталость. В открытом саквояже молодого Райкера лежали рубашки, галстуки, чулки и другое белье.
Там же я нашел вырезки из газет и дневник.
Это были северные газеты и журналы. Там рассказывалось о Хикоке, Лонгли, Хардине и других знаменитых стрелках из наших краев. Некоторые фразы были подчеркнуты карандашом – например, «Дикий Билл обычно носил под плащом два „дерринджера“» или «Многие лишились жизни из-за уловки Хардина, получившей название „пограничный проворот».
Дневник довершил картину. Он рассказывал о помрачившемся рассудке, избравшем своими кумирами тех, кто обладал единственным талантом – убивать. Он рассказывал о городском мальчике, который купил два пистолета и упражнялся в искусстве выхватывать их из кобуры, пока не научился делать это с невероятной быстротой и мгновенно поражать любую цель.
Еще дневник рассказывал о запланированной одиссее, в ходе которой городской мальчик собирался стать самый знаменитым стрелком на Юго-Западе. Там же были перечислены города, которые намеревался завоевать юноша.
Грантвиль стоял в этом списке первым.
Праздничный человек
– Опоздаешь, – сказала она.
Он утомленно откинулся на спинку стула:
– Знаю.
Они завтракали на кухне. Дэвид почти не ел, в основном пил кофе и рассматривал скатерть. Тонкие складки на ней напоминали перекресток двух дорог.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Джин.
Он вздрогнул и поднял взгляд со скатерти.
– Да, хорошо, – ответил он, так и не встав со стула.
– Дэвид! – окликнула она его.
– Знаю, знаю, я опоздаю.
Он не злился. У него не осталось сил для злости.
– Точно опоздаешь.
Она густо намазала малиновый джем на хлеб и с хрустом откусила.
Дэвид поднялся и прошел через кухню к двери. Остановился там и посмотрел в спину Джин.
– Почему я не могу опоздать? – спросил он.
– Потому что не можешь, и все.
– Но почему?
– Потому что ты им нужен. Потому что тебе хорошо платят и ты не умеешь делать ничего другого. Разве это не ясно?
– Они могут найти кого-то еще.
– Брось, ты и сам прекрасно знаешь, что не могут.
Он сжал кулаки:
– Но почему именно я?
Она не ответила. Сидела и ела хлеб с малиновым джемом.
– Джин?
– Больше мне нечего тебе сказать, – ответила она, не переставая жевать. – Так ты идешь? Тебе нельзя сегодня опаздывать.
У Дэвида похолодело внутри.
– Нет, сегодня никак нельзя.
Он вышел из кухни и поднялся наверх. Почистил зубы, до блеска отполировал ботинки, повязал галстук. Когда он снова спустился в кухню, было почти восемь.
– До свидания, – сказал он.
Она подставила щеку, и он поцеловал ее.
– До свидания, дорогой. Приятно тебе.
Она вдруг замолчала.
– Провести время? – закончил за нее Дэвид и добавил, уже повернувшись к двери. – Спасибо. Сегодня у меня будет просто чудесный день.
Машину Дэвид уже давно не водил. По утрам он отправлялся на железнодорожную станцию. Ездить на автобусе или просить кого-нибудь подвезти он тоже не любил.
Он стоял на платформе и ждал поезда. Газеты он больше не покупал: ему не нравилось читать газеты.
– Привет, Гаррет!
Он обернулся и увидел Генри Коултера. Тот тоже работал в городе. Коултер похлопал его по спине.
– Доброе утро, – ответил Дэвид.
– Как поживаешь? – спросил Коултер.
– Спасибо, хорошо.
– Готовишься к Четвертому? Дэвид нервно сглотнул: