Приподнявшись на локте, он огляделся. Кожа на его худощавом лице натянулась и побледнела. Он подвинулся к краю койки, повернулся и с усилием опустил ноги на пол.
Рядом с койкой стоял табурет, а на табурете – поднос с недоеденной пищей. Жареная курица осталась нетронутой, в застывшем комке картофельного пюре виднелись борозды от вилки.
В лужице растаявшего масла, больше похожего на жир, застряли крошки от печенья. Тут же стояла пустая чашка. Его ноздри наполнились запахом холодной еды.
Потом он огляделся. Окошко с решеткой. Такая же зарешеченная дверь. Увиденное заставило его испуганно вскрикнуть.
Пошатываясь, он встал. Его ботинки шаркали по жесткому полу. Прислонившись к стене, схватился за прутья оконной решетки. Окно было выше головы, и он ничего не увидел.
Он разжал пальцы и, ощущая дрожь в теле, переместил поднос на койку. Потом подтащил табурет к стене и кое-как влез сам.
Выглянул в окошко.
Серое небо, стены, окна с решетками, большие черные ободья прожекторов и далеко внизу – двор. Лил дождь, струи напоминали колышущийся занавес.
Его язык зашевелился. Глаза округлились от ужаса.
– Где я? – чуть слышно пробормотал он.
Табурет опрокинулся, и он полетел вниз. Правое колено ударилось о пол. Он оцарапал щеку, задев за холодную металлическую стенку. И тогда закричал от страха и боли.
Он доплелся до койки и рухнул на ее жесткую поверхность. Снаружи послышались шаги. Потом кто-то крикнул:
– Заткнись!
К двери подошел толстый человек в синей униформе. Вид у него был сердитый. Он смотрел на узника сквозь прутья.
– Чего еще у тебя стряслось? – прорычал он.
Узник тоже смотрел, открыв рот и роняя на пол слюну.
– Так-так-так, – злорадно улыбаясь, произнес толстый. – Что, наконец тебя вдарило? – Он запрокинул толстую голову и загоготал. Он смеялся над узником. – Эй, Мак! – крикнул он кому-то. – Двигай сюда. Это надо видеть.
Послышались шаги. Узник вскочил с койки и подбежал к двери.
– Что я здесь делаю? – спросил он. – Почему я здесь?
Толстяк загоготал еще громче.
– Ха-ха! – трясся он от смеха. – Парень, да ты сломался.
– Вы там заткнетесь? – послышался чей-то раздраженный голос.
– Сам заткнись! – выкрикнул в ответ толстяк.
К решетчатой двери подошел тот, кого звали Маком. Он был постарше толстяка, и в его волосах блестела седина. Маку стало любопытно. Он заглянул внутрь и увидел узника с бледным лицом, вцепившегося в прутья решетки. Узник так сжал пальцы, что побелели костяшки.
– Что тут? – спросил Мак.
– Большой мальчик хряснулся, – ответил Чарли. – Большой мальчик хряснулся по полной.
– О чем вы говорите? – не понял узник. Его глаза метались между лицами надзирателей. – Где я? Умоляю, скажите, где я?
Чарли покатывался со смеху. Мак не смеялся. Он внимательно посмотрел на узника. Глаза Мака прищурились.
– Ты же знаешь, сынок, где находишься, – негромко сказал Мак. – Прекрати смеяться, Чарли. Чарли давился от смеха.
– Рад бы, да не могу. Как этот красавчик был уверен, что он-то не сломается. «Я не такой, – передразнивая кого-то, не своим голосом произнес надзиратель. – Я усядусь на этот чертов стул с улыбкой на лице».
Узник разлепил землистые губы.
– Что? – насторожился он. – Что вы сказали?
Чарли отвернулся. Он потягивался и гримасничал, хлопая себя по брюху.
– Всю сонливость мне снял, – заявил он узнику.
– Какой еще стул? – выкрикнул узник. – О чем вы тут говорите?
Живот Чарли заколыхался в новом приступе смеха.
– Честное слово, такой начинки я еще не пробовал, – признался он. – Гуще, чем в рождественском пироге.
Мак приблизился к решетке. Заглянул узнику в глаза:
– Не пытайся нас дурачить, Джон Райли.
– Дурачить?
Чувствовалось, узник не верит своим ушам.
– О чем вы говорите? Я вовсе не Джон Райли.
Надзиратели переглянулись, затем Чарли потопал по коридору, удивленно что-то бормоча себе под нос.
Мак отошел.
– Нет! – окликнул его узник. – Не уходите.
Мак вернулся.
– Что за комедию ты тут разыгрываешь? – спросил он. – Неужели думаешь, что сумеешь нас провести?
Узник непонимающе глядел на него:
– Вы скажете мне, где я? Умоляю, скажите!
– Сам знаешь.
– Говорю вам.
– Прекрати, Райли! – оборвал его Мак. – Ты понапрасну теряешь время.
– Но я не Райли! – закричал узник. – Да поймите же, что я – не Райли! Меня зовут Филип Джонсон.
Мак медленно качал головой.
– И ты еще собирался быть редким храбрецом, – сказал он.
Узник поперхнулся. По нему было видно, что он хочет сказать множество важных вещей, но в горле все они слиплись в один комок.
– Хочешь снова увидеть священника? – спросил Мак.
– Снова? – удивился узник.
Мак подошел к прутьям и заглянул в камеру.
– Ты что, заболел? – спросил он.
Узник не отвечал. Мак перевел взгляд на поднос.
– Смотрю, у тебя и аппетит пропал, – сказал он. – Сам же просил. Мы тут подсуетились, а ты не стал есть. Чего ж так?
Узник посмотрел на поднос, на Мака, затем снова на поднос. Его грудь затряслась от рыданий.
– Что я здесь делаю? – всхлипнул он. – Я же не преступник. Я.
– Ради всего святого, заткни свою пасть! – крикнул ему узник из другой камеры.
– Сам разберусь, а ты прикрути громкость! – крикнул в ответ Мак.
– А что это с ним? – насмешливо спросил другой узник. – Никак большой мальчик намочил штанишки?
Раздался смех. Узник поднял глаза на Мака.
– Мы можете меня выслушать? – дрожащим голосом спросил он.
– Что, Райли, не думал, каково тебе будет? – вместо ответа спросил надзиратель.
– Я вовсе не Райли! – закричал узник. – Моя фамилия Джонсон!
Он припал к решетчатой двери. Лицо выражало мучительную решимость.
– Послушайте, – сказал узник, облизывая пересохшие губы, – я – ученый.
Мак печально улыбнулся и снова покачал головой.
– Что, не можешь принять свою участь как мужчина? – спросил он. – Выделывался тут, бахвалился, а получается, ты такой же, как все.
Узник беспомощно глядел на него.