Война - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Логинов cтр.№ 33

– Да, у него, – подтвердил Генри, не удержавшись и слегка нахмурившись.

На выборах сорокового года та дружба и переписка с гуру (так Уоллес называл Рериха) едва не стали причиной политического скандала. Негласно удалось договориться, обменяв обещание не публиковать эти письма на неразглашение сведений об Уилки, кандидате от республиканцев, прелюбодействующем с писательницей Ириной Ван Дорен. Но эта угроза продолжала висеть над его политической карьерой как дамоклов меч, хотя Генри и предпочитал не вспоминать об этом.

Видимо, уловив состояние американца, Сталин не стал углубляться в эту тему, а перевел разговор на проблемы снабжения фронта и ленд-лиз. Разговор шел весьма доброжелательный, Сталин улыбался, шутил, угощал Уоллеса кофе и коньяком. Последний Генри похвалил и сделал удивленное лицо, узнав, что этот коньяк производится в Грузии.

После разговора о текущих делах, Сталин, поднявшись, привычно прошелся вдоль стола и вдруг спросил вице-президента:

– Скажите, а как вы видите наши будущие, послевоенные отношения?

– Я, – слегка растерялся от неожиданности Генри, – думаю, что мы можем сохранить накопленный нашими странами дружеский потенциал… – После чего, слегка замявшись, добавил: – Полагаю, что наше и ваше общество будет идти в сторону конвергенции, усваивая лучшие черты американского образа жизни, европейского социализма, в частности шведского, и вашего коммунизма.

– Вы думаете, что такое… – Сталин подошел к столу и, взяв в руки трубку, принялся ее методично набивать табаком, доставая из лежащей рядом пачки папиросы и ломая их. Уоллес с интересом наблюдал за этим действом. – Такой… гибрид возможен? – набив трубку, продолжил Сталин. – Это же всё равно что скрестить ужа и ежа.

– Ужа и ежа, как я думаю, скрестить невозможно, – улыбнулся Генри, – а человеческое общество, по-моему, куда более гибко устроено, чем системы размножения разных видов животных.

– Интересная мысль. – Жестом предложив собеседнику закуривать, Сталин разжег трубку и на несколько секунд окутался клубами дыма. – А не получится результат таким же, как от скрещивания этих двух зверей?

– А что может получиться? – удивился Уоллес.

– Как шутят наши солдаты – полтора метра колючей проволоки, – улыбнулся Сталин в усы.

Дружный смех окончательно разрядил обстановку в кабинете, и дискуссия о том, считать ли шведский эксперимент социализмом, или все-таки разновидностью обычного капитализма, прошла в самой дружественной манере. Сталин, лукаво улыбаясь в усы, пытался доказывать, что никакого социализма социал-демократы построить не могут, а являются всего лишь слугами капитала, пытающимися приглушить недовольство рабочего класса. В ответ Уоллес неожиданно припомнил высказывание Ленина, что социализм есть капиталистическая монополия, поставленная на службу всему народу. От неожиданности Иосиф Виссарионович даже не сразу нашел ответ. Генри с победоносным видом усмехнулся, глядя, как его собеседник в тщетной попытке сохранить лицо делает вид, что занят внезапно потухшей трубкой.

Беседа продлилась дольше запланированных полутора часов, но Поскребышев, наблюдая за Хозяином, сделал вывод, что это того нисколько не расстроило, скорее наоборот. И не удивился, когда через секретариат прошло указание в соответствующий отдел об оказании негласной политической поддержки недавнему собеседнику Сталина.

Том же тем временем наслаждался неожиданным отдыхом, пусть и слегка подпорченным болью ран и необходимостью выполнять лечебные предписания. Судно, выйдя из порта, безостановочно прошло прямо до Гибралтара. Там, прямо на рейде, команда «Сан-Клементе» пополнила запас мазута. Короткими гудками попрощавшись с берегами Европы, пароход взял курс на Америку.

Атлантика была удивительно спокойной. Ни шторма, ни завалящего урагана. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, стелилась тронутая легкой рябью волн гладь океана, на поверхности которой играли солнечные зайчики. Картина дышала таким умиротворением, что не верилось, что где-то может быть по-другому. Атлантический океан словно решил отдохнуть от обычных буйств, предоставив эту возможность людям. Которые не преминули ей воспользоваться – недалеко от курса санитарного транспорта проходил очередной конвой, попавший в зубы «мальчиков Деница». Хмурый радист сообщил Тому по секрету, что из конвоя, идущего в Африку, уцелела едва половина.

Не верилось, что где-то совсем недалеко от них пароходы пытаются ускользнуть от мчащихся к ним стальных сигар, а те, кому не повезло, зарываются в такие же беззаботные волны, покрытые пятнами мазута и головами плавающих людей.

Толик, узнав о том, что пароход совершенно не собирается идти на помощь тонущим, сначала удивился. Узнав, что таким кораблям вообще запрещено приближаться к конвоям и даже останавливаться для того, чтобы подобрать потерпевших кораблекрушение, удивился еще больше. Как-то не увязывалась такая политика с привычным стереотипом «американцы всегда спасают своих».

Потом он прошелся по шлюпочной палубе и долго стоял, вдыхая и выдыхая отдающий солью воздух и пытаясь успокоиться. Изнутри медленно поднималось тошнотворное ощущение полного абсурда и понимания абсолютной чуждости этому миру. Всё, к чему он привык, здесь еще не существовало. Даже его родители еще не могли даже встретиться, представляя собой натуральных младенцев. Никого из родственников и друзей, даже тех с которыми он давно потерял связь, здесь не было. А те, кто был, никогда бы не признали в незнакомом американце своего родича. Хотелось взвыть или прыгнуть за борт, до того ему стало плохо. А ведь впереди еще два года войны, потом Холодная война… мир дважды окажется на грани ядерного апокалипсиса, и только разрушение его родной страны на время отодвинет третью мировую. И всё это ему придется пережить…

Пусть он и сделал попытку изменить будущее, но насколько удачную, ему останется неизвестным, возможно, до самой смерти. Но если раньше ему было не до всех этих переживаний, война просто не оставляла времени задуматься о чем-то постороннем, то сейчас он был ничем не занят. Даже раны практически зажили и не напоминали о себе. Вот и появилось время на то, что обычно проходило мимо сознания, но, видимо, постепенно откладывалось где-то внутри.

Неизвестно, чем бы закончился этот приступ черной меланхолии, столь неожиданно навалившейся на попаданца, если бы не тот же радист, Майкл Мак-Грат. Непонятно как нашедший Тома на той же шлюпочной палубе Майкл сразу заметил, что с тем творится что-то неладное.

– Эй, Том, ты что? Баньши услышал? – с ходу начал тормошить застывшего с непонятным видом побледневшего приятеля радист (еще бы, вместе уже пару бутылок великолепного ирландского раздавили). – Может, тебе к врачу?

– Иди к черту, Майкл, – очнулся Том. – Скажи еще, что мне срочно пары уколов в задницу не хватает.

– Ха-ха-ха, – зашелся Мак-Грат. – Вот скажи мне еще раз, что ты не ирландец. Пьешь как ирландец, шутишь тоже. Но мне все равно не нравится твой вид. Пошли, у меня как раз в каюту одна леди в стеклянном платье в гости зашла. И я с вахты сменился. Раз не хочешь уколоться – остается принять внутрь.