Молчат. Вот ведь чертова Книга, до чего людей довела!
Потом один из них меня за рукав тянет и несмело так спрашивает:
– А ты на себя возьмешь?
А, ясно! Мне про этот фокус Талька уже все уши прожужжал.
– Беру, – киваю, – а как же! Ясное дело! Я, мужики, этого добра на себя столько беру, что вам и втроем не снести. Не бойтесь! Все беру! Поехали?
Пупырь и тот парень, что спрашивал, зашевелились, кружки тянут – а остальные не созрели еще, побаиваются. Пива себе подливают.
Выпили мы. Молча. И еще раз.
Вроде полегчало немного. На разговоры потянуло.
– Ну, – спрашиваю, – как живете? Все по-написанному? Да еще и не вами читанному? Все, как положено: ни стопки лишней выпить, ни слова случайного сказать, от забора до обеда, да еще небось и строем ходите?
– Нет, – Пупырь отвечает, и серьезно так, – строем не ходим. Разве что на косьбе или на Обряде Чистописания. А так ты прав. Вот мне на Ульгаре жениться записано – а я на Валонге хочу. И пива, опять же, в неурочное время иногда хочется. Да мало ли чего хочется?! Ведь не в пиве же дело… Страничник наш, Белый Свидольф, к примеру, уже в печенках у меня сидит, так иногда тянет ему по загривку съездить – мочи нет! А Словнику Прусу я на днях таки съездил…
– Э-э, – усмехаюсь, – друг Пупырь, а ты, я смотрю, в душе сявка!
– Какая-такая сявка? – не понял Пупырь. – Это плохо или хорошо?
– Да как тебе сказать… Не очень хорошо, в общем. Это когда захотелось человеку – он выпил, захотелось – в морду кому дал или еще чего в этом роде…
– Ага, понял! – расплылся в улыбке Пупырь. – Как ты!
Я чуть самогоном не поперхнулся. А потом мозгами пораскинул – так ведь правда! Пью? Пью. Морды им бил? Бил. Что хочу, то и творю.
Выходит – сявка. По моему же определению.
– Да, – подтверждаю, – как я. Вот и не бери с меня пример. Что хочу, то и творю – не лучший, знаешь ли, вариант. Вот хочу, а не творю – и не из-за Переплета, а из-за себя самого – это уже серьезнее. Вот тебе понравится, если я возьму и ни с того ни с сего тебе по шее дам?
– Нет, – прикидывает, – не понравится. Не давай мне по шее.
И отодвигается. На всякий случай.
– Да ты не бойся – это я так, для примера… Просто, даже когда все дозволено, человек сам понимать должен, что стоит делать, а чего – нет. Уразумел?
– Уразумел… – А я-то вижу, что черта лысого он уразумел. Ему высокие материи, да еще в моем первобытном изложении, как Книге уши!
– Голова, – поясняю, – человеку дадена, чтоб думать. Вот и думай. Хочешь жениться на своей Валонге – женись, только прикинь сперва – всем ли от этого хорошо будет?
– Не всем, – встрял Пупырь. – Страничнику Свидольфу плохо будет.
Подумал я.
– Ну и хрен с ним, со Свидольфом этим, – говорю. – Валонге хорошо будет?
– Хорошо, – тянет Пупырь неуверенно.
– А тебе?
– Хорошо, – это уже уверенней.
– Ну вот и женись.
Вижу – понимать начал.
– Ну а Белому Свидольфу по роже дать можно? – спрашивает.
Вот уж достали человека, так достали! Видать, Белый Свидольф моему новообращенному Пупырю и впрямь поперек глотки…
– Валяй, – милостиво разрешил я. – Разок можно. Ежели за дело.
Вот тут-то как раз и возникла меж нами незваная личность в белом одеянии с капюшоном.
Страничник.
Надо понимать, Его Преосвященство Белый Свидольф.
Собственной персоной.
Вовремя явился. Я даже как-то начал понимать Пупыря.
– Не могу я долее смотреть на это безобразие и непотребство, – заканючил Страничник у меня над ухом, – когда Люди Знака вместе с выползнями приблудными в неурочное время хмельное распивают да речи вредные держат. И посему властью, данной мне от Страницы Книги Судеб…
Я понял, что грядет беда. Следовало как можно скорее утихомирить этого хрыча-чистоплюя, а Талька, как на грех, куда-то запропал. А из меня колдун при огрызке Вилиссиного Дара, непонятно на что годного, да еще после двух кружек Черчекового первача…
Кто-то снова дернул меня за рукав.
– На себя берешь? – заговорщически шепнул подвыпивший Пупырь.
– Да беру, беру! – отмахнулся я, лихорадочно соображая, что делать.
И тут оказалось, что Пупырь, в отличие от меня, прекрасно знал, что надо делать.
Он подошел к Страничнику Свидольфу и со словами: «И ничего мне за это не будет!» – треснул того кулаком в лоб. Не очень умело, но весомо. Достаточно, чтобы наш достойный старичок сел на землю и умолк, растерянно и обиженно хлопая ресницами.
– Эй, Пупырь-богатырь! – крикнул я. – Кончай буянить! Отвел душу – и довольно! Тащи его теперь сюда, нальем деду мировую!..
Дважды повторять не пришлось. Все-таки вымуштровала их Книга отлично. Пупырь с готовностью схватил слабо упиравшегося Страничника за шиворот и без особого труда пододвинул ко мне. Остальные парни смотрели на это испуганно-распахнутыми глазами и явно были готовы удрать в любой момент.
Я взглянул на обалделого Свидольфа и налил ему самогону, пополам разбавив его пивом.
– На, выпей, святой отец, успокойся.
Он затравленно переводил взгляд с меня на Пупыря и обратно.
– Да ты не трясись, Белый, – Пупырь у нас мирный! Ну, дал тебе разок по лбу – так ты сам виноват, что довел человека. Пей, пей, это не отрава, это совсем наоборот…
И тут я вспомнил! Волшебное слово!
– Ты не беспокойся, пей – это дело я на себя беру! Понял? На себя! Все беру на себя! Пей, мать твою!
И Его Преосвященство Белый Страничник Свидольф выпил.
А потом – еще.
И еще.
И ничего страшного ни с кем не случилось.
* * *
– …А правду говорят, что вас тут трое – а на самом деле Один?
Я прикинул. Действительно, нас тут трое. А вот Дар у нас – один на троих. Как бутылка. Так что в чем-то прав Страничник.
– Правда.
Свидольф смотрел на меня круглыми, изрядно посоловевшими глазами.
– И что, вы действительно все на себя берете?
– Берем. Все берем. Хошь, прямо сейчас возьму? На спор?
Я тоже успел не раз приложиться к бутыли, и слова давались мне с некоторым трудом.
– И что теперь будет? Ведь сказано, что, когда придет Тот, Кто Берет На Себя, настанет конец Переплету… Как же мы после этого жить будем?
Свидольф жалостливо шмыгнул носом и мазнул рукавом по потному лицу.