Но позиция, первоначально представлявшаяся «концом Восточного форта», его «ахиллесовой пятой», как оказалось, имела и массу недостатков — самый существенный из которых — теснейшее соприкосновение с противником, что исключало поддержку собственной артиллерии. Второе (что автор выяснил сам, достаточно поползав по вершине внутреннего вала) — вся вершина вала неплохо простреливалась из его горжевой казармы. Существовать там можно было, но лишь плотно зарывшись в землю. Это влекло за собой массу трудностей — например, проблему с доставкой пищи и боеприпасов, эвакуации раненых. Позиция, захваченная Кене, была неплоха — но она была бы куда более эффективной, если бы русские, поняв, в какое попали положение, сдались бы сразу же. В противном случае, при долгой осаде, получалось нечто подобное церкви Святого Николая — захватив сердцевину обороны, штурмовая группа сама оказалась охваченной огнем со всех сторон, а вдобавок — «живым щитом», предохраняющим русских от артобстрелов.
Однако 24 июня захват вершины внутреннего вала представлялся захватом всего Восточного форта, в скорейшей капитуляции которого никто не сомневался, благодаря чему в 21.10 и ушло соответствующее донесение на КП дивизии. Да кроме того — ни численность гарнизона, ни объем помещений в тот день еще не были известны, поэтому немцы, захватив верхнюю часть валов, искренне посчитали, что с Восточным фортом покончено.
Наконец, нужно сказать и о том, на основании чего захват вершины внутреннего вала Восточного форта можно датировать 24 июня, подтверждая выводы А. Суворова
[1071]. Во-первых — в «Отчете о взятии Брест-Литовска» идея об агитации защитников метанием листовок в «ров» (т. е. в пространство между внутренним и внешним валами), с «верхней кромки» (с вершин внутреннего и внешнего валов) — датируется 26 июня, т. е. к тому времени она уже была захвачена. Второе — после 24 июня ни о каких захватах на территории Восточного форта речи не идет (впрочем, и захват вершины внутреннего вала упоминается лишь в вышеупомянутом донесении). А ведь в любом случае столь существенный успех был бы хоть как-то отражен. В связи с этим есть все основания предполагать, что захват вершины внутреннего вала, ошибочно принятый за падение всего Восточного форта, произошел 24 июня, после полудня (как пишет и А. Суворов), на гребне общего воодушевления, охватившего немцев и, напротив, уныния — красноармейцев.
Как произошел захват вершины внутреннего вала? По-видимому, основой успеха стало действие артогня, особенно тяжелой артиллерии. Его защитники либо ушли, сдавшись в плен, либо были убиты и ранены артогнем, либо — спустились в казематы, переждать артогонь, а обратно подняться уже не успели
[1072].
Есть некое упоминание о захвате немцами позиций у Восточного форта в воспоминаниях С. М. Сухолуцкого: «Немцы забрались в трансформаторную будку, которая находилась с правой стороны наших ворот, и сильным огнем отрезали возможность выхода из ворот и через левый вал подковы»
[1073]. Но захват трансформаторной будки вряд ли мог обеспечить штурм внутреннего вала — для этого в любом случае пришлось бы пересечь пространство, прикрываемое огнем из казематов внутреннего или внешнего. Да и вскарабкаться на вал — тут тоже за секунду не управиться.
«Этот комиссар НКВД (бывшее ГПУ) перед его пленением сорвал петлицы и знаки различия на рукавах, думая, что так лучше всего остаться неопознанным. Но он был сразу обнаружен и взят под охрану»
Возможно, солдаты Кене проявили храбрость, возможно, что-то не заладилось у бойцов майора Гаврилова — предположений можно строить сколько угодно, пока это — одна из многочисленных загадок в истории Бреста 1941 г.
Положение Восточного форта усложнилось — с одной стороны, надежды на подход Красной Армии практически не осталось (как и надежды продержаться достаточно долгое время). С другой — прорыв стал необходим, и с третьей — после захвата внутреннего вала он стал почти невозможен.
Однако Гаврилов все же решился — «вечером будем выходить». Прорыв начнется тремя группами: лейтенант Домиенко — поведет своих к Восточным воротам, Коломиец — в город, к железнодорожному вокзалу, где, судя по стрельбе, идет бой. Основную группу, где пойдет сам Гаврилов и его начштаба Касаткин, поведет комиссар Восточного форта Скрипник — к Северным, а оттуда — в Беловежскую пущу. В группе Скрипника — примерно 40 раненых, женщины и дети. Их повезут на нескольких сбереженных лошадях
[1074].
Прорыв был труден, ибо из-за немцев на вершине внутреннего вала было трудно незаметно сосредоточиться. Выбегать пришлось бы из дверей конюшни — это очень сильно замедляло атаку. Они же с внутреннего вала могли вести огонь и в спину прорывающихся — бойцам Гаврилова негде было укрыться. Поддержка прорыва своим огнем тоже исключалась — пулеметные точки немцев из казармы внутреннего вала, где продолжала стоять ЗПУ (счетверенный пулемет «Максим»), не простреливались. Не было известно ни сил противника, ни его расположения — как уже говорилось, разведка провалилась, а вести наблюдение было невозможно.
Относительно возможностей прорыва Гаврилов находился в наиболее худшем положении из всех групп крепости.
Тем временем Фрайтаг уже занял Инженерное управление и Белый дворец: «24-го во второй половине дня здание Белого дворца было занято немцами; в окне над входом болтался их флаг со свастикой… [Теперь] наибольшее внимание было обращено на здание Белого дворца, от 3-го входа в нашу казарму до входа во дворец было около десятка метров»
[1075].
Сразу же к Белому дворцу подкатывают свои орудия «панцирягеры». И вот уже и по окнам, и амбразурам 33-го инженерного — ожесточенный огонь из пехотного оружия. Гулко бухают противотанковые орудия Вацека. Они бьют с позиций «на расстоянии 300 м (от 3-этажного здания с восточной части крепости, во дворе)»
[1076]. Их выстрелы раз за разом выбивают бойцов — секут осколками лишь вздрагивающих молчаливых мертвых и вопящих от боли живых.