Русский Дьявол - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Абрашкин cтр.№ 61

Будем справедливы: Хома сражался как герой, и ни один христианин не вправе упрекнуть его. Но это значит, что Вий оказался сильнее Христа! Что же это за чудо-бог, чувствующий себя полным хозяином в храме и смело перешагнувший границу света (освещенной церкви) и тени (ночи)? В таком виде вопрос еще не ставился, а между тем в его разрешении — вся соль гоголевской повести. Ведь она называется не «Панночка», не «Хома Брут» или как-нибудь еще, а «Вий». Так кто же ты, Вий?

В справочниках по славянской мифологии на сей счет говорится примерно следующее: Вий — мифическое существо, у которого веки опускаются до самой земли, но если поднять их вилами, то уже ничего не утаится от его взоров; слово «вии» означает «ресницы». Вий одним взглядом убивает людей и обращает в пепел города и деревни; к счастью, убийственный взгляд его закрывают густые брови и близко прильнувшие к глазам веки, и только в том случае, когда надо уничтожить вражеские рати или зажечь неприятельский город, поднимают ему веки вилами. Вий считался одним из главных служителей Чернобога. Его полагали судьей над мертвыми. Вий также связан с сезонной смертью природы во время зимы. Его почитали насылателем ночных кошмаров, видений и привидений. Что ни говори, информация весьма скудная. Другое дело, что у нас накоплен солидный опыт по восстановлению статуса поруганных языческих богов.

Мы полагаем, что имя Вия восходит к корню «яв(ь)». (Я)вий, то есть Я Вий, — это то самое божество, которое евреи стали называть Яхве. Вследствие этого Вия принципиально нельзя записать в слуги Дьявола или в противники Господа, ибо он как раз и есть одно из древнейших воплощений библейского Бога-отца. Это тень Яхве, его злая, ветхозаветная половина, впоследствии превращенная богословами в Дьявола.

Повесть «Вий» возвращает читателя к основной тематической линии «Вечеров», но рассматривает проблему соотношения добра и зла на более высоком художественном и философском уровне. Всякий читатель навсегда запомнит красоту усопшей. Уж какой Хома был искушенный в амурных делах, но «трепет пробежал по его жилам: пред ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе с тем гармонической красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови — ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста — рубины, готовые усмехнуться…». Как не полюбить такую девушку?! Неспроста погиб псарь Микита, сгорел от страсти, «иссохнул весь как щепка». Вот как бывает притягательно зло! Значит, оно таит в себе еще элементы божественного. И хоть по христианским воззрениям сила эта нечистая, но это сила, способная не только проникнуть в церковь — Божественный предел, но и совершить там расправу над христианином.

Восславить языческих богов, сочинить победную песню в их честь — поступок не просто необычный, но и отдающий, по тем временам, безумством. И за более легкие прегрешения Чаадаева объявили сумасшедшим. Правда, свои видения Гоголь представлял в виде фантазий, несбыточных историй. Его современникам они казались милыми сказочками, подпитываемыми древней фольклорной традицией. Но теперь можно совершенно определенно утверждать, что это были пророческие видения. Гоголь предугадал бунт против Бога, разглядел Черта, притаившегося в толпе обывателей и готовящего великие потрясения.

Кажется, еще никто не писал, что «Вий» — это аллегорическое описание событий, происходивших сразу после 17-го года. Россия — это церковь, где отпевалась панночка, Хома — хранитель христианской веры, а В.И.Й — Владимир Ильич. У нас нет никакого желания записывать Николая Васильевича в русские Нострадамусы, но что есть, то есть! Удивительно здесь все: и то, что Гоголь среди всех древних богов выбрал малоизвестного Вия; и то, что инициалы вождя идеально соответствуют его имени; что портрет Вия соотносится с внешним обликом Ильича, которого вполне можно назвать дюжим и приземистым, обладавшим хорошо развитой мускулатурой рук и ног; наконец, и то, что все, кто общался с Лениным, отмечают глубокий, пронзительный взгляд его глаз, просвечивающий собеседника подобно рентгеновскому лучу. Но самое мистическое, пожалуй, состоит в том, что Гоголь фактически предугадал посмертную судьбу Владимира Ильича, который не был погребен и тем самым не утратил связи с миром живых. Уже более восьмидесяти лет наши соотечественники приходят в Мавзолей и могут видеть его останки. Целую эпоху страна жила под лозунгами «Ленин и сейчас живее всех живых», «Дело Ленина живет и побеждает», «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Церкви были отданы под склады, хозяйственные помещения, туалеты и т. д., а на площадях и улицах в изобилии стояли памятники вождю. Так наяву состоялось пришествие Вия…

Призраки Невского проспекта

Историю града Петрова следует изучать по сочинениям наших писателей. Словно через увеличительное стекло, рассмотрели они и его парадные фасады, и трущобы, и порядки, царящие на улицах и в головах горожан. Собирая воедино все эти впечатления, нельзя отделаться от мысли, что если и описывался в русской литературе когда-либо город, являющийся полной противоположностью Миргороду, так это Петербург. Многое, начиная с ужасного климата и кончая волокитой в департаментах и взяточничеством в верхах, отвращало русского человека от его новой столицы. Никто, кажется, не превзошел Достоевского в критическом анализе Петербурга, но основоположником этой традиции выступил все-таки Гоголь.

В середине 30-х годов Гоголь написал пять повестей — «Шинель», «Невский проспект», «Портрет», «Записки сумасшедшего», «Нос», за которыми закрепилось название петербургских. Общепризнано, что в них отразились первые, не очень приятные впечатления писателя от северной столицы, встретившей Гоголя зимой 1829 года сильными морозами и удивившей непомерной дороговизной цен. Но эта первоначальная, эмоциональная реакция на Петербург, конечно же, не была определяющей. Повести писались спустя пять лет после приезда, когда накопились более осмысленные и содержательные наблюдения и восприятие города стало, так сказать, объемным или, лучше сказать, многомерным. Да и не такой Гоголь человек, чтобы переносить на бумагу сырые, поверхностные заметки. Он творил для вечности и потому ни в коей мере не мог бы удовлетвориться эскизом или незаконченным портретом. Настроение петербургских повестей идет от более глубоких, корневых представлений о городе и его значении в судьбе России.

Петербург был построен на костях русского народа. Рабочих пригоняли сюда со всей России. К примеру, в 1709 году приказано было выслать в Петербург 40 тысяч человек. После прибытия в Петербург на работы переселенцы оставались иногда первое время без пристанища, укрываясь в шалашах и землянках среди болот, на сыром и зловонном воздухе. Лихорадки, горячки, цинга косили рабочих. Иностранцев, наблюдавших за этой стройкой въявь, поражало смирение, долготерпение русского человека, а в иных ситуациях и равнодушие к жизни (так изнурял рабский труд!). Когда кто-нибудь из рабочих заболевал, то он просто ложился на голую землю, мало заботясь, выздоровеет ли он или умрет, и не принимая никаких медицинских пособий. Если умирал крестьянин, то его клали где-нибудь на видное место и зажигали восковую свечу, чтобы вызвать подаяние сострадательных рабочих на погребение. Когда набиралось достаточно денег, тело завертывали в рогожу, завязывали, как мешок, со всех сторон веревкой, клали на носилки, и двое мужиков несли на кладбище. Иногда по дороге несколько раз опускали тело на землю, затепливали восковую свечку и снова собирали скудное подаяние. Петр сам руководил постройкой города, который называл «парадизом», «святой землей». Но рай Петра был для простых людей земным адом, Гоголь прекрасно чувствовал этот внутренний, духовный разлад Петербурга. И если у Пушкина возобладало восторженное отношение к городу: