Мистер Смит и рай земной. Изобретение благосостояния - читать онлайн книгу. Автор: Георг фон Вальвиц cтр.№ 45

Шумпетер вошёл в кабинет министров не только из-за своего хорошего отношения к левым социалистам, но и потому, что ещё до окончания войны он сочинил своего рода манифест под заголовком «Границы налогового государства». В этой работе он разбирает, что может сделать государство, финансы которого полностью разрушены. Нормальным сбором налогов его не санировать, ибо налоги должны быть так высоки, что они либо задушат экономическую жизнь, либо приведут к стратегии уклонения. Высота дохода от налогов имеет естественную границу, сколько бы мытарей государство ни посылало. Поэтому предложением Шумпетера было – разом санировать государство единовременным налогом на имущество. Это разорит многих фабрикантов и землевладельцев, которым придётся разрушить свои владения, чтобы осилить налог. Но Шумпетер всегда умел найти в разорении некий шарм. Поскольку потом вырастает нечто новое, не в последнюю очередь благодаря иностранным деньгам, которые неизбежно потекут в государство с санированными финансами и открытой экономикой. Благодаря свежим деньгам можно ожидать неплохих цен на имущество, подлежащее продаже, и вынужденные продажи совсем не обязательно должны будут заканчиваться слезами.

Эти взгляды сделали Шумпетера симпатичным для социалистов, равно как его суждения о Марксе. Для своей собственной модели Шумпетер позаимствовал у Маркса объяснение внутренней динамики капитализма – снова и снова разрушать имеющееся и создавать новое. Классика объясняла рост интенсификацией торговли и разделением труда или внешними влияниями – такими как технический прогресс. В своей любви к мере и равновесию она, однако, не охватывала дионисийский двигатель экономического развития. Описание чудовищной тяги к изменению, которая присуща капитализму, удивляло Шумпетера у Маркса и сблизила его после войны с социалистически настроенными друзьями юности, которые намеревались делать карьеру в молодой республике.

С другой стороны, австрийских марксистов что-то раздражало в Шумпетере, поскольку он при всей нищете вёл жизнь, стиль которой даже не намекал на сочувствие и единение с рабочим классом. В то время как его коллеги по кабинету министров приходили на заседания в изношенных до дыр костюмах и рваных башмаках, Шумпетер уделял своим туалетам – как прежде, так и теперь – безграничное внимание. Костюмы он как всегда приобретал в «Сэвил Роу» в Лондоне, его платочки в нагрудном кармашке пиджака продолжали ослеплять своей белизной. Он снимал в Вене номер люкс в отеле «Астория», квартиру в Штрудльхофгассе и половину графского дворца. Так много места ему требовалось для того, чтобы координировать свои разные виды деятельности, но также и для того, чтобы давать роскошные обеды для аристократов и богачей. Он со всей очевидностью одалживался у них, поскольку министерский оклад приносил не так много.

Консерваторы, как и социалисты, с недоверием относились к его интернационализму и его недостаточной боязни соприкосновения с богатыми семействами еврейского происхождения – такими как Ротшильды и Витгенштейны. Чтобы привлечь иностранные деньги в бедствующую Австрию, Шумпетер согласился на продажу части лесной и горнодобывающей промышленности итальянской группе Fiat, что вызвало бурю негодования, поскольку это рассматривалось как распродажа активов международному крупному капиталу и как предательство национальных интересов. Пресса окружила Шумпетера, который представлял собой лакомую находку для неё. Его поносили со всех сторон, и ни в одной из партий у него не было личной власти. Так он очень скоро стал изгоем, и в ноябре 1919 года, пробыв в правительстве чуть больше полугода, лишился своей должности министра финансов.

Теперь у Шумпетера опять появилось много свободного времени, чтобы задуматься о финансировании своего стиля жизни. На прощанье он попросил у парламента вместо пенсии выдать ему банковскую лицензию. Руководствовался он при этом следующими соображениями: государство всё в долгах и не может выполнять свои обязательства только за счёт сбора налогов. Сбор с имущества в том виде, в каком он его предлагал, тоже не стоял на повестке дня, пока страна управлялась правительством национального единства, то есть находилась под влиянием консерваторов. Иметь в стране иностранный капитал тоже не хотели. Единственная оставшаяся возможность ослабить бремя долгов состояла в экспроприации кредиторов посредством инфляции.

В ходе инфляции хорошо тому, кто взял деньги в кредит и купил на них реальные ценности – такие, как акции, сырьё или недвижимость. С собственным банком Шумпетер мог легко выйти на скрытые деньги (например, на сбережения клиентов банка) и инвестировать их во что-то солидное. Это действие давало сказочно хорошие доходы, и даже когда инфляция (временами свыше 1000 %), пусть и совершавшаяся в итоге под контролем, галопировала, акции продолжали расти. Шумпетер вскоре снова оказался наверху, мог позволить себе свежих лошадей, новые знакомства и старый стиль жизни. Собственная репутация его не интересовала. Когда деловые партнёры просили его быть скромнее, он демонстративно разъезжал в открытой карете по нищей Вене с блондинкой на одном колене, с брюнеткой на другом и явно наслаждался прогулкой. Он был теперь инвестиционным банкиром.

Но долго такое вряд ли могло продолжаться, поскольку обычно те, кто хватался за быстрые деньги, через быстрые же деньги и разорялись. Так же случилось и с Шумпетером, который хотел бы, чтоб это продолжалось вечно. При крахе 1924 года он потерял не только собственные, но и заёмные деньги. Так же быстро, как тогда исчезали состояния, исчезали и друзья. Он был окончательно выгнан из банка и едва ли имел какие-то перспективы расплатиться по долгам. Судьба, которую он провоцировал своим высокомерием и честолюбием, вдруг захотела заглянуть в его карты. Но у него теперь было, как-никак, и практическое представление о собственной концепции созидательного разрушения экономического существования.

Последний отрезок жизни Шумпетер провёл в США. Он покинул Европу и отправился в Гарвард, где он достаточно хорошо зарабатывал, чтобы выплачивать свои долги, и был достаточно далеко от родины, которая не принесла ему счастья. В Америке он малодушно культивировал мрачные мысли о конце цивилизации, о которой он всегда подозревал, что дело с ней добром не кончится.

1940-е годы были вообще плохими и отмеченными ожиданием конца времён. Тоталитарные режимы намеревались поделить мир между собой, и казалось, у них это получится. Их системы выглядели так, будто они могли организовать государство посредством могучего военного аппарата и аппарата управления лучше, чем хаотичные и постоянно спорящие демократии, управляющий персонал которых избирался без технической экспертизы и лишь на основе их обещаний – всегда неисполнимых. Большинство интеллектуалов Запада были глубоко шокированы, и им потребовалось время – иногда до 1989 года, – чтобы очнуться от догматической дремоты.

Большое влияние в это время имела, например, вышедшая в 1941 году книга с заглавием «Революция управляющих» Джеймса Бернхема, убеждённого троцкиста, в которой было нарисовано будущее, где правительства не были ни социалистическими, ни капиталистическими, а представляли собой фашистский коллектив, управляемый технократами. Экономика, по Бернхему, была уже в руках менеджеров, финансистов, акционеров и анонимной бюрократии. «Новый курс» Рузвельта он считал «подготовкой США к относительно мягкому переходу к фашизму». На этом пути он видел ряд стран, причём Советский Союз, Германия и Италия явно опережали других. Тоталитаризм был самой естественной формой правления для общества, управляемого менеджерами. Бернхем предсказывал, что в итоге США, Япония и Германия поделят мир между собой, будучи авторитарными правлениями. Тогда это звучало так убедительно, что Джордж Оруэлл это разделение мира на три блока, ведущих непрерывные войны, перенёс в свой классический роман «1984», в котором можно найти практические советы, на что надо настраиваться в повседневной жизни.