Гребаная история - читать онлайн книгу. Автор: Бернар Миньер cтр.№ 59

И что на это ответить? Яснее ясного, что я именно это и сделал.

– Ты случайно услышал мой телефонный разговор, так?

На этот раз я согласился.

Я увидел, как ее лицо превращается в маску твердости и неумолимости, а глаза чернеют.

– Ты за мной шпионил… ты следил за мной…

Лив не верила своим ушам, я некоторым образом – тоже: и представить себе не мог, что смерть Наоми за несколько дней приведет меня к такому. Я прекрасно понимал, что если б раньше и задал вопрос о своем происхождении, то почти со стопроцентной вероятностью Лив оборвала бы меня. А она была человеком, который действовал на меня сильнее всего на свете, буквально обездвиживая. Моя приемная мать – полновластный владыка…

А затем со мной произошло кое-что еще – прилив гордости, уверенность, что теперь или никогда, что я в своем праве. Я поднял голову.

– В чем дело? – спросил я. – По телефону ты сказала, что считаешь, что нас нашли. О ком ты говорила? Поэтому у меня нет права выкладывать свои фотографии на «Фейсбуке»? И вообще в Интернете? Чтобы нас не нашли? Отвечай!

Лив собралась поступить как обычно – словами отправить меня за пределы ринга, – когда рука Франс легла на ее руку, легкая, как перышко. Мама Лив обернулась к ней; Франс же вмешалась на языке жестов, торопливо, будто слова теснились у нее на губах.

«Думаю, пришло время сказать ему, – понял я. – Генри имеет право знать. Ему шестнадцать, Лив. Надо сказать ему, что произошло. Мы не имеем права больше держать его в неведении… Пришло время ему сказать… Пришло время».

Лив повернулась ко мне с непреклонным выражением в глазах. За много лет я научился разбираться в ее настроениях, понимать, какие процессы ею управляют. Лив не любит полутонов: у нее все либо белое, либо черное. Понять, смягчить, простить – это не в ее характере, ее натура несгибаема. Осуждать – вот что она отлично умела делать. Отличать хорошее от плохого, друзей от врагов… Ее знаменитая поговорка: «Со мной или против меня». С Лив приходилось выбирать, в каком ты лагере. И в случае ошибки права на второй шанс уже не будет.

В каждой семье есть свои неписаные правила. Каждая семья – это государство со своим собственным правительством, где царствуют законы, не действующие в соседнем доме, десятки мелких привычек и соглашений, которые, скрытно от чужих взглядов, укрепляют единство. Вне всяких сомнений, наша семья не была демократией. Внезапно во мне, к моему собственному удивлению, вспыхнула мысль – ясная, прозрачная.

Я ее терпеть не могу, я ее ненавижу. Она мне даже не мать…

От этой очевидности у меня пресеклось дыхание; в течение нескольких секунд я в упор смотрел на Лив и осознавал, что больше ее не боюсь. Мама Франс улыбнулась мне. В ней было много снисходительности, полностью отсутствующей у Лив, – настоящий океан, как тот, что за окнами. Уверен, она могла бы простить мне почти все – даже убийство Наоми, если б я оказался виновным. Франс скрестила руки на сердце и подбородком указала на Лив и себя.

«Мы тебя любим».

Затем она поднесла правую руку, сложенную лодочкой, к голове за правым ухом.

«Слушай».

– Сядь, Генри, – приказала Лив, указывая на диван.

Я уселся.

– Я категорически не одобряю то, что ты сделал, – сказала она суровым и резким голосом, и мне снова захотелось провалиться сквозь землю. – Ты меня разочаровал, крайне разочаровал… С некоторых пор ты меняешься, Генри, и эти изменения мне не нравятся…

– Я расту, – попытался я парировать голосом, в котором на самом деле не было уверенности.

– Ты ведешь себя как придурок! – загремела Лив, и гроза разразилась надо мной. – Никогда больше не делай со мной такого, слышишь? Никогда…

Я опустил голову.

– Но Франс права: пришло время, чтобы ты все узнал…

Если б я был чуть более проницательным, то лучше прочувствовал бы иронию ситуации: они столько лет скрывали от меня правду, а чувствую себя виноватым я. Лив подошла к эркеру и, повернувшись ко мне спиной, посмотрела на террасу, освещенную маленькими лампочками, которые отбрасывали желтые лужицы на пол из кедра.

– Ты знаешь, что ты приемный ребенок… – начала она.

* * *

Итак, Грант Огастин – это имя моего отца. Я был уверен, что никогда раньше его не слышал. Как и имя Мишель, которое без конца встречалось в ее рассказе. Мишель – их лучшая подруга, она жила по соседству с ними в Лос-Анджелесе, одна со своим малышом. Совершенно восхитительная женщина, веселая и душевная, но у нее была рана, которая отказывалась заживать. За несколько месяцев Мишель стала им обеим как сестра. Я удивился взгляду Лив, который та бросила на Франс: может быть, в конечном итоге чуть больше, чем сестра.

– Мы все время жили на два дома – вместе находились то у нас, то у них. Даже сделали проход между нашими дворами. Это был воистину самый лучший период жизни…

Она обозначила паузу, и я увидел, как ее затылок отклоняется назад.

– Затем, день ото дня, здоровье Мишель начало ухудшаться, – продолжила Лив. – Однажды я заметила, что она сильно похудела, в другой день – что оставила в мусорнице нашей ванной большое количество волос… она все время была усталой… она еле ползала, ее глаза поблекли, она…

– Это была моя мать, да? – прервал ее я.

Лив кивнула.

– Да… Твои родители не погибли в автокатастрофе, Генри. Но я к этому и веду. Мы догадывались, что с ней что-то происходит, и вот наконец однажды вечером она позвала нас выпить по стаканчику и объявила: «У меня рак». Вот так. Скоротечная дрянь. Она протянула всего несколько месяцев. Мы очень переживали. Ты должен понять, что мы сильно любили Мишель. Она действительно была нам как сестра, даже несмотря на то, что мы знали ее всего лишь год. Но к тому времени мы уже решили переехать, – добавила она, понизив голос и бросив взгляд на другую мою маму. – Франс… ну, она… получила предложение, от которого невозможно отказаться, – занять ответственный пост в Балтиморе… Видишь ли, ей открывалась карьера. Она не могла не воспользоваться таким шансом. Мы собирались уехать из Калифорнии…

Лив повернулась ко мне. Ее глаза сверкали.

– Вот тогда Мишель и решила рассказать нам свою историю – которая и твоя тоже. Она сказала нам, что ее прошлое не было славным; несколько лет она была девушкой из эскорта. У нее были все виды клиентов, но твой отец стал чем-то большим. Твой отец, который, впрочем, был человеком злым, опасным и скверным. Мишель не хотела, чтобы он нашел тебя, этот человек токсичный, как она говорила…

– Но она все же сочла возможным завести от него ребенка, – прервал я ее.

– Да. Ошибка юности. Мишель была его любовницей. Содержанкой, так более верно. Но и влюбленной тоже… Какой он на самом деле, она обнаружила лишь забеременев. Тогда он резко изменился и потребовал избавиться от ребенка. Это даже не обсуждалось. По ее словам, уже тогда он был достаточно властным. Не только могущественным, но и беспринципным. Он сказал, что если понадобится, то сам возьмет нож и разрежет ей живот, можешь себе представить? Он ей угрожал – физически. И Мишель ему поверила. Понимаешь, он был женат и пришел в отчаяние, все же он публичная персона с политическими амбициями. И речи не могло быть о том, чтобы у него оказался незаконнорожденный ребенок от какой-то эскорт-девицы! Он не хотел этого ребенка и настаивал, чтобы Мишель от него избавилась, по-хорошему или по-плохому. Но она не могла этого сделать; врачи считали, что такая операция очень опасна для ее здоровья. Думаю, у нее были проблемы с кровью. И потом, для нее это был последний шанс стать матерью. Поэтому она сбежала с ребенком в животе. С тобой. Она хотела тебя сохранить. Как большинство девушек этой профессии, Мишель откладывала деньги. Полгода она прожила в одном месте, родила, а затем опять переехала. С поддельными документами. После этого она совершила ошибку. Послала ему фотографию: ты, трехмесячный, у нее на руках, и подпись: «Это твой сын». У твоего отца были только дочери. Глупая месть. И опасная. Это Мишель поняла слишком поздно. Начиная с того мгновения он вбил себе в голову мысль отыскать тебя, отыскать своего сына во что бы то ни стало. Для него это стало навязчивой идеей… Мишель узнала это от Марты, помощницы твоего отца, которая стала ее подругой. И еще Марта сказала, что они не должны теперь поддерживать отношения. Твоя мать прекрасно понимала, с чем это связано. Она знала, что за работа у твоего отца, какими средствами он располагает…