Подпевая Штраусу, я шла из комнаты на кухню, столкнулась с детьми в коридоре, испуганно ойкнула, а потом бурно обрадовалась.
– Даня! Маша! Вы меня напугали. Дорогие мои! Как давно я вас не видела! – Сначала я облобызала сына, потом невестку. С равным успехом могла бы обниматься со статуями. – Проходите! Надевайте свои тапочки. А где Катя? Еще не вернулась с дачи? Я жутко без нее соскучилась.
– Где моя мама? – спросил Данька.
– Ты и есть та, нарисовавшаяся племянница? – спросила Маша.
– Не будем толкаться в коридоре. Проходите же!
В комнате ребятам открылась картина, не мыслимая в моем прежнем бытии. С дивана исчез ортопедический матрас, сам диван был сложен и покрыт новым чехлом (купила утром, домой из магазинов я возвращалась как ишак, нагруженный товарами). Журнальный столик накрыт на двоих. Свечи (днем свечи нелепо, но без них какая романтика), бабушкин (моей бабушки) кузнецовский фарфор, серебряные приборы, блеск хрусталя. Чтобы добиться этого блеска, снять вековую пыль, пришлось замачивать рюмки, стаканы и фужеры в мыльной воде с нашатырем, потом драить их зубной щеткой. Патина с серебра сошла гораздо легче, поддалась зубному порошку.
– Оля сказала, что тут бордель, – заявила Маша, ткнув пальцем на стол.
– Где моя мама? – спросил Данька.
– Что за глупости! – ответила я Маше. – Стоит перед тобой, – ответила я сыну. – Дети! Мне нужно кое-что вам рассказать. В это трудно поверить. Но триста лет назад, если бы сказали, что наследственные черты передают крохотные частицы под названием гены, тоже никто бы не поверил. Даня, я твоя помолодевшая мама. Маша, я твоя омоложенная свекровь.
– Она чокнутая! – воскликнула Маша. – На генетическом уровне.
– Пусть хоть сто раз чокнутая, на любом уровне! – отрывисто сказал Данька. – Мне плевать! Где моя мама?
– Что ты заладил! Вот она я. Хочешь, расскажу, каким ты был маленьким, как ты…
– Не хочу! – рявкнул Даня. – Где моя мама?
Я никогда не видела сына таким встревоженным, злым, прячущим испуг. Обычно он насмешлив, в меру грубоват, не проявляет бурных эмоций, держит людей, даже меня, на дистанции. Данька словоохотлив, за хлестким выражением в карман не лезет, с ним не бывало, чтобы заклинило на одном предложении, вопросе. Мне было жаль Даньку до слез.
– Котик, миленький…
Я называла его котиком, только когда болел. Когда болел, ему даже нравилось это обращение: «Я твой котик, а ты моя мама-кошка». Выздоровев, он решительно пресекал подобные нежности и всякое сюсюканье.
– Заткнись! – велел мне Данька. – Говори, где моя мама!
– Ее никогда не было в Благовещенске, – подхватила Маша. – Она никогда не покупала билет на самолет, Вася выяснил. Никогда ни в каких социальных сетях не регистрировалась. Все звонки с ее телефона из Москвы.
В доказательство Маша достала свой телефон, набрала номер, на столе мой сотовый откликнулся маршем Моцарта.
– Не была, – кивнула я. – Придумала, сочинила, заморочила вам голову. Простите великодушно! А что мне еще оставалось? Согласна, легенда была шита белыми нитками, если бы я снова через несколько дней оказалась в своем теле, пришлось бы срочно возвращаться с Дальнего Востока. Я как представитель древних народов доколумбовой Америки, майя или ацтеков. Они не знали, взойдет ли завтра солнце, каждый день может стать последним. Это диктует совершенно особую психологию бытия.
– Ты, вообще, кто такая? – Маша спросила, как мне показалась, не для того, чтобы уточнить мое доколумбово происхождение, а чтобы подчеркнуть презрение.
Так спрашивают знакомого человека да, кто ты такой? Имея в виду, что он самозванец и слишком много о себе мнит.
– Инопланетянка из созвездия Альфа Центавра, – ехидно ответила я. – У меня круиз. Сначала заглянула на Пандору, проверить аватаров, потом в галактику Кин-дза-дза, там, на Плюке, по-прежнему ку-ку, чатлане угнетают пацаков. Загорала на Альдебаране и планетах Андромеды, мне нравятся названия на «А». После Земли планирую посетить созвездие Волосы Вероники. Здравствуйте, земляне! Почему вы даете такие странные названия звездам? И когда, наконец, у вас прекратится гонка вооружения?
Я несла околесицу, но важно было просто говорить и говорить. Когда мы общаемся по телефону, не видим собеседника, но через несколько минут узнаем его по голосу. Давно расставшиеся люди, встретившись, сначала поражаются тому, как постарел каждый из них, потом не замечают перемен. Каждый человек уникален по комплексу признаков: голос, манера речи, жесты, мимика – все это так же неповторимо, как отпечатки пальцев. В актерах, игравших Ленина, несмотря на превосходный грим, мы безошибочно узнавали Щукина, Смоктуновского, Ульянова или Лаврова.
Мне хотелось, чтобы Данька меня узнал в костюме и гриме. Но сын, вероятно, был настолько взволнован и напряжен, что у него случился когнитивный диссонанс – психический сбой из-за конфликта идей, представлений, эмоций и реальности.
– Она точно умалишенная, – сказала Маша, – если не преступница, захватившая квартиру. Где документы на квартиру?
– Твоя практичность меня радует, – похвалила я невестку. – Документы на месте. Я не умалишенная, просто чудом помолодевшая.
– Я тебе сейчас так помолодею, – пригрозил Данька, – что остаток жизни в памперсах проведешь! Где моя мама?
– Сынок, веди себя прилично! – попросила я.
– Я тебе не сынок! Если сейчас же не скажешь, где моя мама, то я тебе…
Что он мне – не дослушали. Раздался звонок домофона.
Подозрительно глянув на меня, Маша сказала:
– Я отвечу! И не смотри так на моего мужа!
– Как так? – говорила я в спину невестке, отправившейся в прихожую. – Как хочу, так и смотрю на сына!
Я пыталась утихомирить Даню, говорила ласковые слова, в ответ он рычал на меня неинтеллигентно, если не сказать, крайне грубо.
Вернулась Маша:
– Устрицы привезли. Говорю же, тут вип-бордель устроили.
– Почему если устрицы, то сразу вип, – пожала я плечами. И спохватилась. – Не в том смысле, что бордель. Я ждала… жду на… просто на обед одного близкого мне человека.
– Эта аферистка тут полностью освоилась, – сказала Маша мужу.
– Где моя мама?
– Давай ты для разнообразия, – предложила я сыну, – станешь задавать другие вопросы? А то ты похож на дядю Валеру.
У Машиного дяди после инсульта случился психологический эмбол – пробка. Он говорил в разных интонациях только одно слово – Тань. Татьяной звали его жену. Два месяца строчил как из пулемета тань-тань-тань. Потом отошел, но нормальная речь так и не вернулась.
– Откуда ты знаешь про моего дядю? – встрепенулась Маша.
– Я даже знаю, что на последний день рождения ты хотела подарить Даньке сноуборд, но ошибочно купила в спортивном магазине кейтборд. Вместо катания с горок, фигуры на асфальте.