Макбет заметил, как журналисты лихорадочно застрочили в блокнотах.
– А не кажется ли вам очевидным, что тело унесло течением? – просипел кто-то.
– Кажется, – согласился Макбет, узнав задавшего вопрос. Единственный из всех, тот ничего не записывал. Уолт Кайт. Ему и не нужно было – его радиомикрофон стоял на столе перед Макбетом.
– Если Малькольм убил Дункана и раскаялся, то почему…
– Так, стоп! – Макбет жестом пресек вопрос. – Я не стану отвечать на вопросы по поводу убийства Дункана, пока у нас не появятся новые доказательства. А теперь прошу понимания, но нам нужно продолжать работу. Самое важное сейчас – это расследовать преступления, по возможности быстрее и довольствуясь теми ресурсами, которыми мы располагаем. Нам также необходимо выбрать руководство, чтобы работа, выполняемая полицией в этом городе, не прекращалась.
– Правильно ли мы понимаем, что в настоящий момент исполняющим обязанности комиссара полиции являетесь вы, Макбет?
– Формально да.
– А на практике?
– На практике…
Макбет замялся. Быстро взглянул на бумажки. Облизал губы.
– Мы – группа опытных руководителей, которые уже взяли на себя обязаности по управлению полицейскими ресурсами, и, осмелюсь сказать, мы держим ситуацию под контролем. Но я не боюсь признать, что занять место Дункана должен достойный кандидат или кандидатка. Дункан был мудрым и прозорливым, героем, погибшим в борьбе против злых сил, которым теперь кажется, будто они победили, – он ухватился за подлокотники и наклонился вперед, – но единственное, чего они достигли, – это лишний раз убедили нас в том, что проигранная битва есть начало пути к победе добра. В борьбе за справедливость. За безопасность. А значит, за новое строительство, новые связи и новое благосостояние. Но в одиночку нам этого не осилить, мы нуждаемся в вашем доверии, в доверии всего города. Только оно позволит нам продолжить работу, начатую комиссаром полиции Дунканом. И я лично, – он вскинул вверх руку, словно при присяге, – обещаю не останавливаться, не достигнув всех целей, достижение которых, по мнению Дункана, является залогом процветания этого города и всех его жителей. – Макбет разжал пальцы и выпрямился. Вгляделся в лица перед ним, превратившиеся в волшебный ковер из глаз и открытых ртов. Страх исчез. Он видел, какое впечатление произвели его слова, и по-прежнему слышал их отзвук. То были слова Леди. Он добился того, чего от него требовалось. Она заставила его отрепетировать речь перед зеркалом и рассказала, что агрессивные жесты производят впечатление искренности и решительности, а это даже важнее, чем сами слова, поскольку язык жестов воспринимается сердцем, а не умом.
– Следующая пресс-конференция состоится завтра в одиннадцать часов утра здесь, в зале Сконе. Спасибо.
Макбет собрал бумаги. Из зала послышалось недовольное ворчанье, а потом на него обрушился шквал протестов. Макбет, прищурившись, посмотрел в зал. Ему хотелось еще несколько секунд постоять тут. И он с трудом подавил улыбку.
«Этот сукин сын говорит, прямо как капитан, чье судно попало в шторм, – подумал сидевший в первом ряду Дуфф. – И вот он стоит, такой бесстрашный, и смотрит на рокочущее море. Ясное дело, его кто-то научил. Это не тот Макбет, которого я знаю. Или знал…»
Макбет коротко кивнул, прошагал вдоль подиума и исчез за дверью, которую распахнула для него Присцилла.
– Ну как тебе, Ленокс? – спросил Дуфф, пытаясь перекричать выкрики журналистов, которые как будто просили оратора выйти на «бис».
– Я тронут, – ответил Ленокс, – вдохновлять он умеет.
– Именно. Как будто в выборах участвует, а не на обычной пресс-конференции выступает.
– Может, и так. А можно считать это умным и ответственным тактическим ходом.
– Ответственным? – хмыкнул Дуфф.
– Город или страна обычно живут иллюзиями. Нам кажется, будто бумажные деньги можно обменять на золото, что наши власти радеют о нас с тобой, а не о себе, любимых, и что за преступлениями следует наказание. Без этих иллюзий наше цивилизованное общество давно бы уже развалилось. А сейчас, когда обществу грозит анархия, Макбет заверил нас, что гражданские институты стоят на страже общества. Такая речь свидетельствует о том, что он – ответственный гражданин.
– Или гражданка.
– Думаешь, речь придумала Леди?
– Женщины чувствуют сердцем и знают, как до него достучаться. Потому что женщины и есть наше сердце. Мозг крупнее, складно трезвонит и думает, будто муж в доме хозяин, но именно сердце втихаря принимает решения. Эта речь затронула твое сердце, а мозг уже подключился позже. Поверь мне, Макбет не способен придумать такую речь, это ее рук дело.
– Ну и что? Без женщин каждому из нас пришлось бы несладко. Будь она хоть дьяволом – какая разница, лишь бы результат был стоящий. Ты ведь не ревнуешь Макбета, Дуфф?
– Я? – хохотнул Дуфф. – С какой стати? Он разговаривает и ведет себя как прирожденный лидер, а если он еще и действовать будет как лидер, то лучше и не придумаешь.
Позади них зашаркали – Макбет на «бис» выходить не желал, а сроки у журналистов поджимали.
До полуночи оставался час. Ветер стихал, но еще гонял по улицам оставшийся после шторма мусор. Влажный северо-западный воздух втиснулся в здание вокзала и разогнался по гулким коридорам, наталкиваясь на непонятный сверток возле стены и стоявшего чуть поодаль мужчину, чей рот и нос были замотаны шарфом. К этому мужчине Стрега и направилась.
– Боишься, что опознают, Макбет?
– Эй, полегче, не называй меня по имени. Я тут недавно выступал с речью, и теперь, боюсь, меня каждая собака в лицо знает.
– Я смотрела новости, да. Складно говорил, я даже поверила. Впрочем, я каждому красавчику верю.
– Стоит мне зайти сюда – ты тут как тут. Откуда ты знаешь, что я пришел?
Она улыбнулась:
– Тебе ведь нужна дурь?
– А что-нибудь другое есть? Спиды? Кокаин? У меня от этой дури галлюцинации и всякие кошмары.
– Кошмары от погоды, а не от дури, Макбет. Я вот на дури уже не сижу, а мне все равно приснились какие-то бешеные собаки. Они кидались друг на дружку и вырывали куски. И слюни у них текли прямо ручьем. Так они друг друга и сожрали живьем. Я проснулась вся в холодном поту и до смерти обрадовалась, что это всего лишь сон.
– Твой сон в руку, – Макбет указал на лежавший возле стены сверток.
– Что это?
– Труп собаки. Полусъеденный. Неужели сама не видишь?
– У тебя опять галлюцинации. Вот, держи, – и она протянула ему маленький пакетик. – Это дурь. Смотри не сходи с пути, Макбет. Дорога проста, достаточно идти прямо.
Макбет прошел мимо Берты и, шагая через пустую площадь Рабочих к освещенному фонарями фасаду «Инвернесса», увидел в блестящей от дождя темноте какую-то одинокую фигуру. Подойдя ближе, он с удивлением узнал Банко.