Вернувшись из Управления, они сразу взялись за дело, но на то, чтобы выпроводить всех гостей и игроков, у них ушло полчаса. Они старались сохранять приличия, но игру необходимо было завершить, жетоны разменять, а некоторым гостям во что бы то ни стало приспичило допить заказанную выпивку, хотя им разрешили не платить за нее. Самые настырные кричали, что в субботний вечер им будет некуда пойти, и их в буквальном смысле вытолкали за дверь. Леди, конечно, придумала бы более изящный способ все уладить. Но Джек, отправленный за ней, вернулся ни с чем. Впрочем, ей действительно нужно было выспаться, ведь битва их ждала нелегкая. Они уже соорудили баррикады перед окнами и установили по обоим концам мезонина пулеметы.
– Тортелл слушает, – нарочито равнодушно проговорил бургомистр.
– Добрый вечер, бургомистр. У тебя все в порядке?
– Я еще жив.
– Неплохо, неплохо. Хорошо, что мы успели спасти тебя от покушения. Полагаю, что это дело рук Гекаты. Жаль, что водителю пришлось поплатиться жизнью. А у Ленокса, по всей видимости, из-за ранения помутился рассудок.
Тортелл коротко рассмеялся:
– Макбет, твое время закончилось, ты сам-то это понимаешь?
– Взрывы на крыше, стрельба посреди улицы, убийство комиссара полиции и покушение на бургомистра… Я звоню, чтобы посоветовать тебе срочно ввести в городе чрезвычайное положение.
– Нет, Макбет, этого не будет. Зато очень скоро мы получим ордер на твой арест.
– Ты вызвал подкрепление из Капитоля? Так я и думал. Но я вот-вот стану правителем этого города, и тогда у меня будет иммунитет. Комиссар Кеннет оказался намного более предусмотрительным, чем можно было предположить.
– Так ты хочешь править этим городом так, как он?
– В такие неспокойные времена лучше будет, если у штурвала будет стоять кто-то покрепче тебя.
– Макбет, ты спятил. С какой стати я должен вдруг вводить чрезвычайное положение и передавать власть в твои руки?
– А с такой, что у меня тут твой ублюдочный сынок, и если ты не послушаешься, я отрежу ему башку.
Макбет слышал, что у Тортелла перехватило дух.
– Поэтому спать ты, Тортелл, сегодня не пойдешь. У тебя есть несколько часов, чтобы подписать указ о введении чрезвычайного положения. Он должен вступить в силу до рассвета, и если я утром включу радио и не услышу о том, что в городе введено чрезвычайное положение, то Каси умрет.
Молчание. Макбету показалось вдруг, что рядом с Тортеллом стоит еще кто-то. По словам Сейтона, завершить операцию в Святом Георгии им помешали четверо, и трое из них – это Дуфф, Малькольм и Кетнес.
– Значит, ты хочешь убить моего сына. И как же ты собираешься жить с этим дальше, а, Макбет? – говорил Тортелл смело, но беспомощность скрыть ему не удалось.
Макбета накрыло отчаяние, к которому, как он вдруг осознал, он оказался не готов. Впрочем, он быстро стряхнул с себя это чувство. Голос бургомистра дрожал, а значит, он, Макбет, оказался прав: ради мальчишки Тортелл пойдет на все что угодно.
– Иммунитет. Чрезвычайное положение. Что-нибудь да придумаю, бургомистр.
– Я не о судебном обвинении говорю, а о твоей собственной совести. Ты превратился в чудовище, Макбет.
– Чтобы превратиться в кого-то, надо все время им быть, Тортелл. Ты сам тому доказательство, ты всегда готов продаться тем, кто больше заплатит.
– Макбет, ты слышишь – гремит гром? И ты все еще веришь в то, что день завтра будет ясным и солнечным?
– Да, Тортелл, потому что я приказал, чтобы день был солнечным. Но если ты мне не веришь, узнай, во сколько завтра восход, и сам все увидишь. Ну а теперь прощай… – Макбет положил трубку.
Кусочки хрусталя сверкали и переливались. Значит, люстра слегка раскачивается. Возможно, причина тому – теплый воздух, поднимающийся к потолку, а возможно, незаметные для человека колебания земной коры, а может, просто свет поменялся. Однако существовала и четвертая возможность. Не исключено, что он сам слегка изменил положение и теперь смотрит на люстру под другим углом. Макбет вытащил из кармана кинжал. Против пуль и брони он бессилен, но Леди права – лишь серебром можно отогнать привидений. Он уже несколько дней не видел ни Банко, ни Мередит, ни Дункана, ни того молодого байкера. Макбет поднял руку и погрозил кинжалом люстре.
– Джек!
Ответа не последовало.
– Джек! – крикнул он громче.
По-прежнему тишина.
– Джек! Джек! – отчаянно закричал он, так громко, что, казалось, горло вот-вот разорвется.
В дальнем углу зала открылась дверь.
– Вы звали, господин Макбет? – Голос Джека эхом разнесся по залу.
– Леди не проснулась?
– Нет, господин Макбет. Может, пора ее будить?
Макбет провел пальцем по лезвию ножа. Сколько он уже не притрагивался к наркотикам? И как же ему не хватает сна, крепкого, глубокого, без сновидений… Надо пойти к ней, лечь рядом и сказать, что они уезжают: «Ты и я, мы уезжаем отсюда, туда, где нет ни города, ни «Инвернесса», где не существует ничего и никого, кроме нас с тобой». Ей понравится, она согласится, ей хочется этого так же, как ему. Они заблудились, но путь назад существует, и они вернутся туда, откуда пришли. Ну конечно, этот путь есть, просто сейчас его не видно. Нужно поговорить с ней, и она покажет ему этот путь, поведет его за собой, как вела всегда. Так чего же он медлит? Что за странное предчувствие мешает ему подняться туда, почему он тянет время и сидит в этом холодном зале, когда мог бы лежать в объятиях любимой?
Макбет повернулся и посмотрел на мальчика, которого Сейтон привязал к блестящему шесту посреди комнаты. Надел на его тонкую длинную шею кожаный ошейник, совсем как на собаку. И теперь мальчишка неподвижно сидел на полу, как собака, и не сводил с Макбета больших коричневых глаз. Он глядел на него не отрываясь с того самого момента, как они пришли сюда.
Досадливо скривившись, Макбет вскочил.
– Пойдем разбудим ее, – сказал он.
Звук их шагов тонул в лежавшем на лестнице толстом ковре, и Макбету показалось вдруг, что они с Джеком – привидения. Подойдя к двери, Макбет вытащил связку ключей и долго пытался отыскать нужный. Он рассмаривал каждый из них, словно искал ответ на какой-то неведомый вопрос.
Наконец он отпер дверь и вошел внутрь. Свет был выключен, но через не до конца задернутые шторы в окно заглядывала луна. Макбет остановился и прислушался. Гром стих, и в наступившей темноте город будто притаился и выжидал.
Ее кожа была белой, почти бескровной, волосы рыжим веером разметались по подушке, а веки казались прозрачными.
Подойдя к ней, Макбет положил руку ей на лоб. Тепло еще не покинуло ее. Рядом с ней на кровати лежал листок бумаги. Макбет поднял его. Она оставила всего несколько строчек: