Одно слово стоит тысячи - читать онлайн книгу. Автор: Лю Чжэньюнь

Роман издан при поддержке «Программы китаеведения имени Конфуция»

Штаб-квартиры Институтов Конфуция и при содействии Издательства «Литература и искусство Янцзы»

Данное издание осуществлено в рамках двусторонней ПРОГРАММЫ ПЕРЕВОДА И ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РОССИЙСКОЙ И КИТАЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ И СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, утвержденной Главным государственным управлением по делам прессы, издательств, радиовещания, кинематографии и телевидения КНР и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям Российской Федерации.

Перевод с китайского О. П. Родионовой

Папаша Ян Байшуня продавал доуфу ^[1]. Народ звал его просто — «продавец доуфу Лао Ян». В летнюю пору Лао Ян, кроме доуфу, продавал еще и холодную закуску из крахмальной лапши. Продавец доуфу Лао Ян очень дружил с извозчиком Лао Ма из деревеньки Мацзячжуан. Но дружбой это только называлось, потому как Лао Ма частенько третировал Лао Яна. Не то чтобы тот избивал или ругал Лао Яна, или был с ним нечист на руку, но он всей душой презирал приятеля. Казалось бы, если ты презираешь человека, можно с ним попросту не общаться, однако извозчику Лао Ма требовался напарник для шуток. Лао Ян, говоря о друзьях, прежде всего называл извозчика Лао Ма из деревеньки Мацзячжуан. Когда же о друзьях приходилось заговаривать Лао Ма, тот ни разу не упоминал имени продавца доуфу и крахмальной лапши Лао Яна из деревеньки Янцзячжуан. Впрочем, посторонние, не вникая во все эти тонкости, считали их хорошими друзьями.

Ян Байшуню было одиннадцать лет, когда кузнец Лао Ли из соседнего поселка решил отметить юбилей своей матери. Кузница Лао Ли называлась «Пламенная», в ней ковали ложки, ножи, топоры, мотыги, серпы, боронилки, лопаты, дверные петли и многое другое. Известно, что кузнецы в большинстве своем расторопные, а Лао Ли, напротив, был медлительным: на какой-нибудь зуб для бороны он мог убить часа два. Зато после такой кропотливой работы зуб выходил что надо. Перед закалкой на ложках, ножах, топорах, мотыгах, серпах, боронилках, лопатах, дверных петлях и прочих изделиях неизменно ставилось клеймо «Пламенная». На несколько десятков ли ^[2] окрест кузнецов больше не было, но не потому, что не находилось достойных мастеров, а потому, что времени на такое ремесло было жалко. Известно, что медлительность легко порождает занудство, а занудство легко порождает злопамятность. Пока Лао Ли занимался своим делом, в его кузницу день-деньской кто только ни заглядывал, наверняка бывало, что и говорили что-то обидное. Но на чужих Лао Ли зла не держал, плохое он помнил только со стороны матери. Мать Лао Ли была не в пример ему расторопной, и эта ее расторопность его подавляла. Когда Лао Ли было восемь лет, он втихаря съел финиковое печенье. За это мать, схватив железный черпак, так им огрела сына по голове, что у того хлынула кровь. Другой бы оправился и забыл про этот случай, а вот Лао Ли с восьми лет хранил обиду на мать. Эту обиду подогревала даже не кровавая рана, а то, что мать, подняв на него руку, вела себя после этого как ни в чем не бывало и даже отправилась с друзьями в уездный город на какое-то представление. И даже не в представлении было дело, а в том, что, повзрослев, у него с ней, как у людей с совершенно разными характерами, по любому вопросу имелись противоположные мнения. Мать Лао Ли всегда страдала глазами. В тот год, когда Лао Ли исполнилось сорок лет, умер его отец, а когда Лао Ли исполнилось сорок пять, у него ослепла мать. После этого Лао Ли стал полновластным хозяином кузницы «Пламенная». Однако своего отношения к матери он не изменил: если у той возникали какие-то потребности в еде или в одежде, он относился к этому как и прежде, когда она еще была зрячей, вот только ее разговоры он теперь игнорировал. В семьях кузнецов, как и во всех остальных, едят без особых изысков, тем не менее его ослепшая мать требовала:

— Во рту одна преснятина, хоть бы кусочек говядинки дал пожевать.

— Подожди, — отвечал Лао Ли.

Ждать-пождать — никакой реакции. Тогда мать снова начинала ворчать:

— Тоска уже совсем заела, беги за ослом и отвези меня хоть в город проветриться.

— Подожди, — отвечал Лао Ли.

Ждать-пождать — опять никакой реакции.

И не сказать, чтобы он специально измывался над матерью, просто таким образом он хотел несколько остудить ее горячий нрав. Полжизни Лао Ли провел под ее началом и крутился как белка в колесе, так что теперь настала пора угомониться. Кроме того, он переживал, что стоит раз дать слабину, и просьб станет еще больше. Но тем не менее, когда подошло семидесятилетие матери, Лао Ли все-таки решил устроить ей праздник.

— Мне вот-вот помирать уже, не нужно никакого праздника. В обычные дни относись капельку лучше и все, — отказалась мать, но тут же, ткнув палкой в землю, спросила: — Да и в мою ли честь ожидается торжество? Наверняка что-нибудь дурное замыслил.

— Какая же вы, мамаша, мнительная, — ответил Лао Ли.

Однако отпраздновать юбилей Лао Ли замыслил и вправду не ради своей матери. В прошлом месяце в их поселке обосновался прибывший из провинции Аньхой кузнец по фамилии Дуань и тоже открыл свою кузницу. Лао Дуань был мужчиной дородным, поэтому кузницу свою он назвал «Толстяк Дуань». Будь Лао Дуань по характеру расторопным, Лао Ли бы и не волновался, но кто же знал, что тот окажется таким же медлительным и на один зубец боронилки у него тоже будет уходить часа два! Поэтому Лао Ли решил отпраздновать юбилей матери, так сказать, в пику Лао Дуаню. Он хотел, чтобы тот понял простую истину: пришлому дракону не растоптать змею в ее норе. Разумеется, простой люд всех этих тонкостей узреть не мог. Все знали, что раньше Лао Ли не уважал свою мать, однако его неожиданный поступок расценили как раскаяние, поэтому в праздничный день с подарками отправились на посиделки. Лао Ян и Лао Ма оба водили дружбу с кузнецом Ли, поэтому и они пожаловали с подношениями. Лао Ян, который спозаранку отправился торговать доуфу, ушел далеко и к началу банкета немного опоздал. А вот Лао Ма, чья деревенька находилась совсем рядом с поселком Лао Ли, подоспел вовремя. Лао Ли, полагая, что продавец доуфу Лао Ян и извозчик Лао Ма хорошие друзья, оставил рядом с Лао Ма свободное местечко. Самому Лао Ли показалось, что он поступил весьма предупредительно, но кто бы мог подумать, что Лао Ма вдруг развыступается: