Он говорит - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Березин cтр.№ 15

— Видишь ли, — ответил он на немой вопрос. — Ты ночью немного… сопишь.

Тогда она поняла, что это — любовь».

Он говорит: «Я часто бываю в отчаянии. Ну, надо в этом признаться, ну отчаяние, да. Куда деваться? Скрывать-то мне уже поздно. Отчаяние, так отчаяние.

Я поэтому сейчас расскажу трагическую историю.

Страшных вещей на самом деле не так много в жизни. Даже смерть чаще всего бывает не страшной, а скучной и унылой.

Страшного я видел не так много, но то, про что я сейчас расскажу, впечатлило меня изрядно. Это не была сцена смерти или бабьего воя по покойнику.

Я сидел в популярном тогда заведении „Пироги на Дмитровке“.

Это было модное заведение среди тех, кто не знал ещё слово „хипстер“.

Не знаю уж, что там сейчас, но тогда за час сидения за столиком свитер так пропитывался табачным дымом, что вонял даже стиранный.

Там я и сидел: что пил, кого ждал — неважно.

А за соседним столиком нетрезвый человек средних лет пытался понравиться девушке.

И вот, заплетаясь, он совал ей в окольцованный нос главное событие своей жизни. Этот человек два дня и две ночи стоял в оцеплении вокруг Совета Министров РСФСР. Был у него в активе август девяносто первого, дождь и ворох надежд. Вот про это он рассказывал девушке за столиком, а та, видно, ждала кого-то.

Нос у девушки звенел пирсингом, но мой сверстник не замечал этого.

Будь ему лет на сорок больше, рассказы были бы понятнее. В фильмах Хуциева или в ужасных пьесах Визбора всегда появляется такой ветеран. В ранние шестидесятые это ветеранство было последним прибежищем положительного персонажа.

А этот посетитель, слышно даже для меня, рассказывал, что ему дали медаль как защитнику Свободной России, а девушка, меж тем, смотрела на него без видимого раздражения, с удивлением, как на говорящего таракана. Какой Белый дом? Что за медаль…

Текло сигаретным дымом под стол унижение, и не было мне мочи слушать этого искреннего приставалу.

Он был искренен, я полагаю.

Но жизнь его протухла, заездили его, как клячу. Надорвался.

Он был такой же, как я.

Свитер, по крайней мере, очень похож».

Он говорит: «Я вот к пьянству отношусь положительно. Одного декабриста спросили, отчего он так много пьёт, так он отвечал, что из-за трезвого отношения к жизни.

Это, правда, его спрашивали до всякого декабря.

Я зато пьяных не люблю.

А пить-то можно.

Дед мой выпить любил, и в этот момент у него просыпалась странная любовь к географии. Он любил повторять странную считалочку для запоминания названий японских островов — что-то вроде „Ты моя Хоккайда, я тебя Хонсю. За твою Сикоку я тебя Кюсю“.

Понятно, что никакого места в этой геополитической грамматике Шикотану и Итурупу не было. Как достойно напомнить о географии и политике, Халхин-Голе, рейде через Гоби и Хинган, а так же о ржавых корпусах японских танков, что ты, парень, ещё успеешь увидеть среди высокой травы Кунашира?

Про это есть история.

Я давным-давно, будучи ещё молодым офицером, полетел в командировку на Дальний Восток. На одном из Курильских островов задержался я надолго — непогода не позволяла лететь обратно и я, со своими новоприобретёнными товарищами занялся обычным военным занятием. То есть, известным занятием, которым занимается всякий офицер при плохой погоде — попросту, пьянством.

Пили в ту пору спирто-водяную смесь, в просторечии называвшуюся „Массандра“. Один учебно-боевой вылет самолёта МиГ-25 давал на сторону чуть ли не ведро, а то и два этой смеси, где в пропорции три к семи плескались вода и спирт. Говорили, правда, что в радаре она течёт через какие-то медные трубочки и пить её не стоит, но это к рассказываемой истории отношения не имеет.

На третий день фронтального пьянства товарищи мои заметили, что есть им совершенно нечего. Один из них исчез и появился вновь с двумя консервными банками — высокими и узкими.

Трапеза продолжилась, но на следующий день они задались вопросом — чем же они закусывали.

На банках ничего обозначено не было. И память не хранила даже то, была ли та закуска мясом или рыбой. Они пошли на поиски истины все вместе и, оказалось, что несколько дней назад в каком-то подземном капонире обнаружили японский неприкосновенный запас. Но ни коробки, ни петлички, ни лычки не отыскали мы и с тревогой стали ожидать последствий.

Но всё обошлось, и молодой офицер улетел в западном направлении, унося внутри себя часть Северных территорий.

Много лет спустя я пришёл в гости к своему другу, человеку добродушному и спокойному.

Тот только что женился на японке. Молодая жена сидела во главе стола и хлопала глазами.

Японка была диковиной, странным предметом — чем-то вроде хорошего телевизора или вечной электрической бритвы. Но от телевизора она отличалась тем, что хранила молчание.

Ей, казалось, были безразличны нетрезвые русские и их причудливые биографии.

Наконец, молодой муж, исчерпав описание достоинств жены, заключил:

— А ещё мы учим русский язык. Мы очень продвинулись, знали бы вы, как мы быстро продвигаемся! Сладкая, скажи что-нибудь ребятам.

Японка захлопала глазами с удвоенной силой, открыла рот, снова закрыла, и выпалила:

— Верните наши Северные территории!

И правда, в этот момент территории, до тех пор столько лет спокойно жившие внутри нас, повели себя странно. Они, восстав после многолетней спячки, запросились на волю».

Он говорит: «Я вам расскажу, почему спать нужно дома.

Давным-давно, когда вода была мокрее, а сахар был слаще, меня позвали на вручение Государственной премии. Оттого, что её вручали не одному человеку, а целой Организации, Организация эта сняла ресторан на границе маленького ботанического сада. Нетрезвые гости, зажав в руках стаканы, как гранаты, тут же разбрелись, зашуршали по кустам.

Замелькали средь стволов фрачники, зашелестели в сгущающихся сумерках вечерние платья. Тут я и подумал — а что, если кто из этих гостей заснёт, а, очнувшись, увидит над собой листву, звёзды, и трава прорастёт ему за лацканы? Ведь они вышли из дому, ехали по большому городу, вели непринуждённую светскую жизнь и тут…

Неожиданное пробуждение в чужом месте всегда опасно — недаром, оно суть многих анекдотов. Например, того, в котором человек, увидев рядом с собой женщину и всмотревшись в неё, отгрызает себе руку, будто пойманный зверёк. Один мой приятель, проснувшись, вдруг обнаружил над собой, прямо перед лицом, угрюмые гробовые доски. Борясь с наваливающимся ужасом, он поковырялся в них и занозил палец.

Было пусто и тихо, могильная чернота окружала его, крик мятым платком застрял в горле…