Севастопольский вальс - читать онлайн книгу. Автор: Александр Харников cтр.№ 29

– Придется резать. Ничего, сэр, сделаем это завтра, все будет в самом лучшем виде. Будете жить, но без руки.

На что я добавил, заслужив неодобрительный взгляд Саши:

– Это если мы позволим. А пока, увы, вам придется еще много чего рассказать.

И провел еще один допрос, только более тщательный, в ходе которого британец подтвердил все, ранее им сказанное. Похоже, что он не врал.

Кстати, выяснилось, почему второе орудие успело сделать всего один выстрел – его наводчика и командира уложила наповал Маша, которая оказалась отменным стрелком – два выстрела из двух незнакомых стволов – и оба в цель. «Ну, прямо Людмила Павличенко», – сказал ей Александр Сан-Хуан, на что та, чуть покраснев, сказала:

– Вот когда убью триста девять этих мерзавцев, тогда и поговорим. А пока у меня в активе всего двое.

И сделала две зарубки на прикладе «винтореза», который ей торжественно вручил капитан Сан-Хуан, выудив его из своих запасов.

23 августа (4 сентября) 1854 года. Западный Буг Поручик Николай Максимович Домбровский, корреспондент медиахолдинга «Голос эскадры»

Меня перестало колотить, и красная пелена спала с моих глаз. Словно очнувшись от кошмарного сна, я увидел лежащего передо мной человека со сломанной рукой, который, поскуливая, грозил мне всеми карами на английском языке с ярко выраженным оксфордским акцентом. От него дико шмонило «букетом»: запахом давно не мытого тела и фекалиями. До меня вдруг дошло, что конечность этому уроду сломал именно я, равно как и подстрелил лошадку, которая, падая, придавила седока. И теперь несчастное животное билась в агонии рядом с нами. А до того я то ли покалечил, то ли прикончил еще троих…

Я вытер потное лицо и с ужасом увидел, что моя ладонь запачкана кровью и еще чем-то, скользким и розовато-серым. Я сообразил, что это такое, и мой желудок неожиданно сжался. Меня вырвало – прямо на англичанина, чей поток красноречия словно обрезало.

Мне стало чуть полегче. Я пошарил сбоку у ремня, но фляжки с водой, которую я всегда носил с собой, не оказалось. Видимо, она отцепилась во время моей рукопашной.

Не обращая внимания на звучащие где-то в стороне от меня редкие выстрелы, я на негнущихся ногах подошел к бедной лошади. Посмотрев на нее, я понял, что она уже не жилец на этом свете. Но пристрелить ее не смог. Да, всего несколько минут назад я пытался убить ее хозяина, а вот теперь – рука не поднималась… Я посмотрел в глаза несчастного животного и мысленно попросил у него прощения. Неожиданно справа от меня грянул выстрел, и голова лошади, дернувшись, откинулась на землю. Повернувшись, я увидел справа от меня одного из финнов.

– Ваша шесть, – произнес он, – вы ранены. Я сейчас вам помогу.

Он нагнулся и, оторвав рукав от рубашки убитого мною поляка, довольно умело перевязал мне руку. Потом он споро обшарил карманы убитых, приговаривая: «Тепе этто уже не натто». Добыча у финна, правда, оказалась небогатой – десятка два монет, большей частью медных, табакерка и трубка с янтарным чубуком.

Потом финн на пару со мной вытащил пленного из-под конской туши и попытался поставить его на ноги. С третьей попытки это удалось сделать. Оказалось, что при падении у британца сломалась рука. А ноги у него, как ни странно, были в относительном порядке, и он мог идти, хотя и сильно прихрамывая.

Мы с финном, держа под руки англичанина, направились к «Курьеру». По дороге, вспомнив, что имею честь принадлежать к журналистскому сословию, я задал своему спутнику пару вопросов. Оказалось, что он никакой не финн, а аландский швед, и зовут его Юхан Юханссон. Англичан он возненавидел с той поры, как его лучшего друга убило пушечным ядром на Престэ, где они служили в отряде поручика Шателена. Так что на пленника он смотрел совсем не ласково, скорее, наоборот.

У «Курьера», нас встретили три офицера – капитан Сан-Хуан и старшие лейтенанты Филиппов и Самохвалов. Капитан подошел ко мне и пожал руку.

– Ну, ты даешь, – сказал он голосом, в котором я почувствовал даже некое уважение. – Не ожидал от тебя такого. Прости, дружище, что я тебя до этого недолюбливал – думал, что ты пиндос гамбургерский, а ты, оказывается, наш мужик. Можешь теперь звать меня Хулиовичем – своим это можно, а ты теперь свой.

Он обнял меня за плечи, после чего ко мне подошли и приветственно похлопали по плечу и другие офицеры.

Тут Хулиович увидел мою перевязанную Юханом руку и скомандовал:

– А теперь шагом марш на перевязку к Николаеву. Небось, тебя перевязывал твой чухонец, без йода и антисептиков? Ты что, хочешь столбняк подцепить или гангрену?

– Хулиович, – я говорил с трудом – во рту у меня пересохло, а в ушах стрекотали кузнечики, – ну дай мне выполнить мои прямые обязанности.

– Маша уже ходит, фотографирует, – успокоил меня Сан-Хуан. – Только она пока еще на том берегу.

– Маша – это Маша, – я попытался поупрямиться и показать свой характер, – а ответственность-то на мне. Кстати, с ней все в порядке?

– Она двух поляков-артиллеристов завалила. А ты чего ни с того ни с сего на берег ломанулся?

– Да, понимаешь, мне показалось, что еще один выстрел картечью из пушки – и всем нам на палубе будет кирдык. А Машу я в обиду не дам. Она мне как сестра. Ладно, пойду, немного прогуляюсь…

Решив, что, действительно, не обязательно ходить за камерой, я достал из кармана мобильник, включил его и начал снимать убитых поляков. Позднее я показал эти фото местным жандармам в Бресте, и почти всех из них они опознали. Только у двоих из убитых были сильно покалечены головы. Когда я их фоткал, меня снова чуть не стошнило. Да, когда-то я считался лучшим бэттером в школьной бейсбольной команде, но сегодня в первый раз мне довелось бить людей по голове…

Когда я вернулся на «Курьер», очередь на перевязку к Саше Николаеву все еще не рассосалась. Он же занимался тяжелораненым. Один швед с поломанными ребрами и разбитой головой, плюс трое легкораненых ждали своей очереди. Увидев «лимонника», я подошел к нему и высказал все, что я о нем думаю, не стесняясь в выражениях. Смутился я только тогда, когда увидел восхищенное выражение лица Кости Самохвалова и то, как он что-то спешно записывал в свой блокнот.

– Продолжай, я тут твои выражения фиксирую для потомства…

Я смутился и прервал поток ругательств. Костя увел англичанина, а ко мне подошел Хулиович.

– Никола, у меня для тебя две новости – хорошая и плохая. Сначала хорошая. Я уже доложил о бое по рации, и мне сообщили, что все отличившиеся представлены к наградам. И еще: ходатайство о зачислении тебя на службу удовлетворено, и тебе присвоено офицерское звание. Теперь ты поручик Гвардейского флотского экипажа, с чем и поздравляю. Да, и можешь вертеть дырочку на кителе для награды.

– Ого, значит я – офицер? Служу Отечеству! А где китель, на котором мне вертеть дырочку?

– Форму тебе выдадут, не бойся. Она, кстати, имеет прямое отношение к плохой новости. А заключается она в том, что ты, бейсболист хренов, остался жив только потому, что поляки обалдели от подобного дебилизма. Хотя, может, конечно, стоит взглянуть – вдруг они и в самом деле умерли от смеха. В любом случае, будь твоим противником нормальные солдаты, ты бы сейчас лежал на палубе в холодном виде, подобно вон тем, – и он указал на три неподвижных тела, лежавшие на палубе и накрытые брезентом.