1812. Фатальный марш на Москву - читать онлайн книгу. Автор: Адам Замойский cтр.№ 55

В Вильне французы практически никакого снабжения не обнаружили, а теперь из-за грозы не хватало и лошадей для его подвоза. «Мы теряем в этой стране столько лошадей, что понадобятся все ресурсы Франции и Германии для поддержания конных полков на текущем уровне боевой численности», – писал Наполеон военному министру, генералу Кларку. И пока снабжение не поступало в Вильну, отставшие от своих больные солдаты – которых было устрашающе много – кое-как подтягивались в город. Довольно быстро в наскоро развернутых для их приема госпиталях очутились уже 30 000 таких людей ^{227}.

Единственным лучиком в том темном царстве для Наполеона стали известия о быстром продвижении атакующих сил и об успешно вбитом клине между войсками Барклая и 2-й Западной армией Багратиона. Если бы удалось должным образом использовать брешь, он сумел бы уничтожить последнюю. Император послал маршала Даву с двумя оставшимися дивизиями 1-го корпуса (две были переданы в поддержку Мюрату) и 3-й кавалерийский корпус генерала Груши в юго-западном направлении отрезать путь отступления Багратиону, а также отправил приказы Жерому, Евгению и другим командирам в данном ареале с инструкциями по окружению 2-й армии. Однако доставка депеш и донесений, не говоря уже о достижении должной скорости продвижения, сама по себе превратилась в очередную неожиданную проблему.

Утром 1 июля один из дежурных адъютантов, капитан Бонифас де Кастеллан ^[56], получил вызов в место расположения императора, где застал Наполеона в халате и в красном с желтом платке на голове. Император показал офицеру точку на карте, где тому предстояло отыскать генерала Нансути с его кавалерийским корпусом. «Я веду маневр на окружение, у меня в кулаке 30 000, поспешите», – произнес он, вручая Кастеллану запечатанные приказы для передачи Нансути ^{228}. Наполеон нуждался в победе, способной уравновесить баланс после понесенных потерь, и разгром Багратиона стал приоритетным моментом.

Спустя несколько часов Наполеон вызвал Балашова, ранее доложившего о себе французским аванпостам и отведенного в ставку императора французов с письмом от Александра. Посланца проводили в то же самое помещение в бывшем дворце архиепископа, где шесть дней назад Александр вручал ему это письмо. Наполеон пребывал в отвратительном настроении. «Александр смеется надо мной, – прогрохотал он в ответ на прочитанное. – Он что думает, я прошел весь путь и оказался в Вильне для обсуждения коммерческих договоров?» Конечно же, император французов явился сюда раз и навсегда разобраться с северными варварами. «Их надлежит отбросить обратно в ледяные пустоши, чтобы они не приходили и не вмешивались в дела цивилизованной Европы, по крайней мере, в следующие двадцать пять лет» ^{229}.

Балашов почти не имел возможности вставить слово, глядя на мерившего комнату шагами и озвучивавшего свои мысли и чувства Наполеона. Тот явно давал выход разочарованию и опасениям, уже начавшим точить его. По мере того, как чередовались, следуя внахлест друг за другом, его досада и ярость, звучание монолога менялось от обиженных упреков до порывов гнева. Император винил во всем Александра, сетовал на требование России к французам убраться из Пруссии и на запрос Куракина о получении паспорта, будто бы и послуживших сигналом к войне. Он выражал уважение и любовь к Александру и укорял его за то, что тот окружил себя авантюристами и перевертышами вроде Армфельда, Штейна и цареубийцы-Беннигсена. Наполеон не понимал, почему они ведут войну, а не беседуют, как раньше в Тильзите и в Эрфурте. «Я уже в Вильне, а все еще не знаю, чего ради мы воюем», – говорил он ^{230}.

Сожаления сменились приливом гнева, и Наполеон бросал укоры не желавшим воевать с ним русским генералам, обвиняя их в бездарности и трусости, и грозил бросить против них войска возрожденного польского королевства. Он кричал, топал ногами, а когда маленькое оконце, только что им закрытое, распахнулось вновь, сорвал раму с шарниров и вышвырнул во двор. Подробные описания этой встречи, составленные Балашовым и Коленкуром, представляют собой весьма малоприятное чтение.

Император французов демонстрировал не больше вежливости и достоинства за обедом тем вечером, на который пригласил Балашова, Бертье, Бессьера и Коленкура. Он кипел и разражался угрозами, заявляя, что Александр еще пожалеет об упрямстве и что с Россией как с великой державой будет покончено. Пытаясь, по своему обычаю, выдать желаемое за действительное, Наполеон предупреждал, что шведы и турки не смогут устоять перед соблазном использовать благоприятную возможность отомстить за поражения и обрушатся на Россию, как только он пойдет дальше. Между тем в ответном письме к Александру, врученном Балашову, Наполеон высказывался о желательности продолжения дружбы, о своих мирных намерениях и готовности вести переговоры, но без согласия на условия Александра отвести войска обратно за Неман ^{231}.

Нет никакого сомнения в сохранившемся у Наполеона намерении восстановить альянс с Александром. «Он отважился на эту войну, которая станет погибелью для него, либо по причине плохих советчиков, либо из-за влекущей его судьбы, – заявил император французов после отъезда Балашова. – Но я не сержусь на него за войну. Еще одна война станет для меня лишним триумфом». Много позже, уже находясь в изгнании на острове Святой Елены, Наполеон заявлял, что, почувствуй он тогда искренность в письме Александра, отступил бы за Неман. «Вильну можно было бы сделать нейтральной, мы явились бы туда с двумя или тремя батальонами наших гвардейцев и вели переговоры лично. О сколько предложений выдвинул бы я к Александру!.. У него была бы свобода выбора!.. Мы могли расстаться добрыми друзьями…» В общем – еще один Тильзит ^{232}.

Такой беспрестанный самообман, конечно же, сказывался на качестве ведения кампании императором французов, причем как на военном, так и на политическом уровне. Наполеон наделся нанести поражение русским и достигнуть соглашения с Александром прежде, чем придется рассматривать польский вопрос, поскольку он, вполне вероятно, стал бы частью договоренностей. Но, так или иначе, приходило время принимать какое-то решение.

Многие в Вильне и ее окрестностях за прошедшие полтора десятилетия сумели найти способы ужиться под русским правлением, и ряд польских аристократов снялись с мест и ушли вслед за русской армией. Те же, кто остался и мечтал об объединении Литвы с независимой Польшей, не слишком-то восторгались по поводу того, как Наполеон обходился с великим герцогством Варшавским, и лишь только гадали в отношении его истинных намерений в будущем. Тем не менее, воодушевление – и изрядное – присутствовало.