Преступление и наказание в России раннего Нового времени - читать онлайн книгу. Автор: Нэнси Шилдс Коллман cтр.№ 123

Существовало несколько соображений, по которым скорость следовало предпочесть ритуалу или покаянию. Во-первых, как доказывал в 1724 году Иван Посошков, скорый суд есть лучшее предупреждение преступлений: «Аще такой краткостной суд будет ворам и разбойникам, то им страшнее жестоких смертей будет». Во-вторых, воеводы сами боялись наказания за бездействие – вспомним о внушении 1630 года ряжскому воеводе, чтобы выполнял приказ, «не мешкая ни часу», иначе окажется «в великой опале» ^[799]. Наконец, и того ритуала, что проводился при стандартной казни, вполне хватало, чтобы донести необходимую информацию и до собравшейся толпы, и до самого преступника. Кажется, ни судебная культура, ни церковные ритуалы не направляли оформление казни к развитию более сложных постановок, по крайней мере в том, что касалось уголовных преступлений.

Заключительный этап ритуала был связан с обращением с трупом казненного. Исповедавшиеся и причастившиеся могли быть погребены по христианскому обряду – таковых из казненных было большинство. В деле 1610 года Сибирский приказ распорядился, чтобы березовские воеводы велели снять тела шестерых человек, повешенных за измену, и отдать родственникам для погребения. В 1696 году новоторжский воевода должен был снять тела двух повешенных преступников и отдать родственникам или, если таковых не имеется, положить трупы в «убогий дом». В инструкции поповским старостам патриарха Адриана в 1697 году разрешалось тела причастившихся преступников класть в «убогом дому», а самоубийц предписывалось «класть в лесу или на поле» ^[800]. В большинстве рассмотренных дел о казнях за уголовные преступления о том, что делать с трупом, ничего не говорится. В этом отличие от посмертной судьбы совершивших наиболее тяжкие преступления, чьи останки часто подвергались осквернению, их бросали собакам, сжигали до пепла и иными способами лишали достойного погребения (см. главы 14–18).

Процитированная выше инструкция 1698 года, в которой среди прочего предписывалось оставлять трупы казненных на виселице, раскрывает еще один аспект ритуала казни, состоявший в стремлении не только навести страх, но и добиться полного разрушения тела. Подобное выставление казненных было распространено в Европе, как применительно к Германии раннего Нового времени отмечает Дж. Кой: «Тело оставляли на виселице, пока оно не разложится и не упадет: ужасное зрелище!» ^[801] Такой образ действий регулярно применялся при наказании тягчайших преступлений; его распространение на уголовные дела отражает тенденцию к ужесточению наказаний, примером которой может служить указ 1663 года о выставлении на всеобщее обозрение отсеченных конечностей преступника. Стандартно оставляли висеть политических преступников: так, вид развешанных тел восставших 1662 года вызвал сочувственное замечание одного прохожего, за что тот был арестован; в 1698 году Петр I велел оставить тела стрельцов висеть в течение нескольких месяцев по городу и перед окнами монастыря, где была заключена царевна Софья ^[802].

В уголовных делах такая практика фиксируется достаточно поздно, что, впрочем, не значит, что ее не было раньше. В 1696 году новоторжскому воеводе выговорили за то, что он два месяца, несмотря на приказ, не снимал трупы двух повешенных: его заподозрили, что он сделал это для получения взяток с окрестных жителей. В 1698 году Корб рассказывает, что две женщины, убившие мужа одной из них при помощи нанятых разбойников, были признаны виновными. Их сообщники-мужчины были повешены, а женщины зарыты в землю. Когда – через 3 дня и 6 дней – они умерли, их выкопали и повесили вниз головой рядом с их уже повешенными сообщниками. Корб не сообщает, как долго продолжалось это свирепое зрелище. Сходным образом неоднократно выходили указы об оставлении тел повешенных для обозрения: в 1705 году в отношении беглых солдат; в 1726 году – недобросовестных таможенных чиновников ^[803].

Возможно, наиболее театральным моментом при совершении казни по уголовным делам в Московском государстве были отмены смертного приговора при вынесении вердикта или прямо у подножия виселицы. Подобное вмешательство от имени царской милости реализовывало роль самодержца как великодушного патриархального правителя. Известный случай такого помилования произошел с будущим царем Василием Шуйским, который, приговоренный за измену Лжедмитрием I, был прощен, когда его голова уже лежала на плахе. Как впоследствии заметил один наблюдатель, Лжедмитрию пришлось потом горько пожалеть о своей милости. Такие драматические неожиданности встречаются в самых разнообразных делах, связанных с людьми всех социальных категорий; они часто содержат смягчающие обстоятельства, объясняющие помилование. Например, в 1646 году Разряд сообщил белгородскому воеводе о своем решении по делу станичного головы, обвиненного в убийстве стрельца. Воевода должен был собрать в торговый день на площади многолюдную толпу и прочесть перед ней смертный приговор. После этого он должен был немедленно объявить милость в память родителей царя Алексея Михайловича и заменить смерть на битье кнутом. В деле отмечено, что осужденному было предписано заплатить долги убитого им человека. Видимо, помилование и объясняется этим элементом мирового соглашения ^[804].

Такие помилования происходили не только при оглашении приговора, но и когда топор уже был занесен. В 1650 году вердикт предписывал разыграть такую сцену: Разряд велел козловскому воеводе собрать толпу и привести осужденного за убийство к месту казни. Там ему должен был быть зачитан смертный приговор и его должны были «к плахе класть». Но тут же его нужно было поднять и объявить милость: беспощадное битье кнутом на торгу вместо смертной казни. Здесь причиной смягчения были сомнения в виновности человека; судья, по-видимому, считал, что убийство произошло неумышленно. Другой вердикт, присланный из Москвы (1683), предписывал местному воеводе такую же последовательность действий: привести осужденных к казни, сказать им их вину, положить на плаху, снять с плахи и «дать им вместо смерти живот». Здесь помилование обосновано поминовением Федора Алексеевича и челобитьем протопопа кремлевского Благовещенского собора Никиты Васильева. Таким же образом в ноябрьском деле 1699 года приговор за коррупцию веневским земским старостам и таможенным и кабацким бурмистрам состоял в том, чтобы объявить им смертный приговор, положить на плаху, «и от плахи подняв, бить вместо смерти кнутом без пощады и сослать в ссылку в Азов на вечное житье… и быть им на каторгах в работе» ^[805].