На лужайке Эйнштейна. Что такое НИЧТО, и где начинается ВСЕ - читать онлайн книгу. Автор: Аманда Гефтер cтр.№ 73

В первый день проходили заседания физиков, обсуждавших познаваемость происхождения Вселенной. Андрей Линде превозносил преимущества гипотезы существования мультивселенной, в то время как Дэвид Гросс качал головой и, казалось, был готов убить кого-нибудь. Гут и Виленкин весьма оптимистично описали трудности, возникающие при попытках делать предсказания в рамках модели мультивселенной. Затем Гросс взял топор и пошел против всех. Мы не знаем, что представляет собой теория струн: она не предлагает последовательной космологии, технические и концептуальные основы теории хаотической инфляции слишком шатки в лучшем случае, и мы просто не знаем правил игры, – сказал он. Прибегать к идее мультивселенной – это лишь отговорка. Мы должны искать реальные ответы. Собравшиеся одобрительно гудели.

Как ни странно, никто не упомянул о тех проблемах космологии, которые я бы сочла самыми важными. Например: что значит говорить о «нашей Вселенной», когда каждый зависящий от наблюдателя деситтеровский горизонт событий ограничивает свою собственную вселенную? Как мы можем выйти за рамки квазиклассического представления об инфляции и понять квантовое происхождение Вселенной? Может ли быть, что момент рождения Вселенной надо искать не в прошлом, а в настоящем, исходя из идеи «сверху вниз» моделирования и уподобляя рождение Вселенной отложенному выбору с пуповиной, петлей обвитой вокруг шеи наблюдателя?

Во время вечернего коктейля в университетском музее искусства я бродила по открытой площадке, заговаривая то с тем, то с этим. И тут я увидела его. Вернее, его панаму. Мне не нужно было видеть голову, которую она накрывала. Во рту пересохло, и сердце отчаянно забилось. Я вытащила телефон и написала отцу: «Брокман здесь! Что делать?» Через минуту мой телефон завибрировал в ответ: «Паникуешь?»

«Все дело в стратегии, – сказала я себе. – Мне просто нужна стратегия».

Я придумала хороший план: оставаясь на вечеринке, соблюдать безопасную дистанцию и репетировать, что бы я могла сказать, если мне хватит смелости.

Но не вышло.

Милан Кундера говорит, что каждое действие – это автопортрет того, кто действует. В этот вечер картина была такова: девушка, прижавшись к стене, явно стараясь быть незаметной, пристально наблюдала из-за угла за мужчиной в панаме. Название картины – «Возьми себя в руки».

Шелдон Глэшоу, Дэвид Гросс, Андрей Линде, Пол Дэвис, Алекс Виленкин и Алан Гут (слева направо) на симпозиуме в университете штата Аризона.

Фото: Д. Фальк.

На следующий день лекции проходили в «Боулдерсе» – шикарном курорте в Скоттсдейле, где среди холмов пустыни Сонора возвышаются огромные гранитные останцы, возраст которых насчитывает двенадцать миллионов лет, и гордые гигантские кактусы-карнегии. Во время перерыва между заседаниями все вышли в холл, где подавали кофе и закуски. Я стояла, болтая с Дэном Фальком, внештатным журналистом, с которым я познакомилась на конференции в Дейвисе, а потом мы еще несколько раз встречались на конференциях по физике. Мы делились впечатлениями о только что прослушанных лекциях и обсуждали, у кого можно было бы взять интервью.

– Честно, – призналась я, – мне бы очень хотелось поговорить с Джоном Брокманом. Но я боюсь.

– Вот твой шанс, – сказал Фальк, указывая подбородком в дальний конец зала, позади меня.

Я обернулась. Там стоял Брокман в своем белом льняном костюме и панаме, недоступный, круче Тома Вульфа, и разговаривал в компании нобелевских лауреатов. Такие разговоры не прерывают. Но в конце концов нобелиаты потянулись к аудитории, а Брокман на несколько минут остался один. Я должна была представиться. Я не могла упустить такую возможность, даже если все у меня внутри кричало от животного ужаса: «Бежать, бежать!»

Фальк рассмеялся, когда я, сделав глубокий вдох, выпрямила спину и двинулась к Брокману. И тут меня охватила паника: в последнюю секунду я отклонилась в сторону и начала махать рукой воображаемому коллеге, которого якобы только что заметила. Как побитая я вернулась в аудиторию. Это было поражение.

Следующее заседание завершилось перерывом на обед, который нам подавали в обеденной зоне курорта, в нескольких минутах ходьбы от отеля. Я шла по улице и заметила, что Брокман стоит у дверей. Я набралась мужества и…

– Вас зовут Джон? Я бы хотела представиться. Мое имя Аманда Гефтер. Я работаю в редакции журнала New Scientist.

Я протянула было руку, но Брокман оставался неподвижен.

С суровым выражением лица он посмотрел на меня сверху вниз, а затем хриплым голосом сказал:

– Я вас знаю.

Я не ожидала такого ответа. Я не знала, как реагировать, и поэтому переспросила с недоумением:

– Знаете?

– Роджер говорил о вас, – сказал он.

Роджер – это, очевидно, был Роджер Хайфилд, британский научный журналист, который недавно стал редактором журнала New Scientist. Я знала, что он написал несколько научных книг, но я не знала, что он был одним из клиентов Брокмана. Мысль о том, что Роджер Хайфилд и Джон Брокман говорили обо мне, показалась мне забавной, хотя и сюрреалистической. Однако у меня было сильное подозрение, что проходил разговор как-то так:

Брокман: Как жизнь? Много теперь забот с New Scientist?

Роджер: Да все бы ничего, если бы не эта Аманда Гефтер, из-за которой, вероятно, на нас подадут в суд и обанкротят журнал.

(Я недавно опубликовала заметку, в которой высказала мнение, вызвавшее угрозы судебного преследования.)

Я виновато потупилась:

– Из-за меня у Роджера неприятности.

Брокман уставился на меня сверху вниз и произнес с одобрением:

– Это очень хорошо.

Я улыбнулась. То, что Брокман одобрил небольшой скандальчик, не стало для меня неожиданностью. Я открыла рот, чтобы ответить, но он, видимо, решил, что этих трех фраз с меня достаточно, и двинулся прочь – поговорить с кем-то более важным.

Вернувшись в Кембридж, я собиралась углубиться в идеи Сасскинда о дополнительности на горизонтах событий. Брокман убедил его написать об этом книгу, так что тема была важна, и я об этом знала. Я также знала, что если бы я могла написать об этом статью для журнала, то это дало бы мне прекрасный повод побольше общаться с Сасскиндом, чтобы закончить разговор, который мы начали на берегу океана в Санта-Барбаре.

– Он говорит, что это новая и более фундаментальная форма принципа относительности, – сказала я одному из выпускающих редакторов, прекрасно зная, что никакой редактор не сможет устоять перед соблазном получить большую статью, в которой речь идет об Эйнштейне. У таких тем есть неотразимый шарм. Мне дали зеленый свет, и я немедленно связалась с Сасскиндом.