Проблема, которая возникает, связана со структурой незаинтересованного созерцания. Ведь что по сути означает – созерцать незаинтересовано? Это значит, что все субъективное «забыто». А раз я созерцаю не субъективно, то рождается иллюзия, будто я созерцаю объективно. Несмотря на то что эстетическое восприятие не есть акт познания, мы относимся к нему так, как если бы (als ob) оно было таковым. Соответственно если я действительно созерцаю незаинтересованно, то я убежден, что человек рядом испытывает то же чувство прекрасного, что и я. Так рождается понятие «субъективной всеобщности». Субъективная она потому, что такое созерцание не есть познавательный акт. Всеобщий он потому, что мы пребываем в иллюзии, что все люди разделяют мое чувство прекрасного.
§ 7
Сравнение прекрасного с приятным и добрым на основе упомянутого признака
Применительно к приятному каждый довольствуется тем, что его суждение, которое он, говоря, что некий предмет ему нравится, основывает на своем личном качестве, ограничено его личностью. Поэтому, если он говорит, что канарское вино приятно и его поправляют, напоминая, что следовало бы сказать: оно приятно мне, – он легко соглашается, и это относится не только к тому, что ощущается языком, небом и гортанью, но и ко всему тому, что может быть приятно взору и слуху каждого. Одному фиолетовый цвет представляется нежным и прелестным, другому – мертвенным и тусклым; один любит звучание духовых инструментов, другой – струнных. Спорить об этом, порицая как неверное суждение других, отличающееся от нашего, будто оно логически ему противоположно, было бы просто глупостью; следовательно, применительно к приятному верно положение: у каждого свой вкус (чувственный).
Итак, приятное – это субъективно единичное. Это означает, что объект приятного воспринимается мною определенным образом с помощью моих субъективных свойств. Более того, по Канту приятное не претендует на всеобщность, оно остается на уровне субъекта. Если мне не нравится сыр «гауда», а моему другу нравится, то мы не станем спорить об этом и спокойно разойдемся. Хотя справедливости ради нужно сказать, что «не будем спорить» происходит только в кантовском мире. На деле часто бывает, что человек, любящий «гауду» совершенно никак не понимает, как ее можно не любить.
Совершенно иначе обстоит дело, когда речь идет о прекрасном. Смешно было бы (как раз наоборот), если бы человек, полагающий, что обладает хорошим вкусом, пытался оправдать свое суждение о предмете (о здании, которое мы видим, о платье, которое он носит, о концерте, который мы слушаем, о стихотворении, которое надлежит оценить), говоря: этот предмет прекрасен для меня. Ибо он не должен называть предмет прекрасным, если этот предмет нравится только ему. Многое может быть привлекательным и приятным для него – это никого не касается, но, называя что-либо прекрасным, он предполагает, что другие испытывают к этому такое же благорасположение; он выносит в данном случае не только собственное суждение, но суждение каждого и говорит о красоте так, будто она есть свойство вещей. Утверждая, что вещь прекрасна, он не потому рассчитывает на согласие других с, его суждением о благорасположении, что неоднократно убеждался в их согласии с ним, – он требует этого согласия от них, порицая их, если они судят иначе, и объявляя, что у них нет вкуса, который им надлежало бы иметь. Поэтому в данном случае нельзя говорить, что у каждого свой особый вкус. Это было бы равносильно утверждению, что вкус вообще не существует, то есть что не существует эстетического суждения, которое может с полным правом притязать на согласие каждого.
Суждение о хорошем, напротив, имеет объективно всеобщий статус, ведь оно выносится на основе понятия, а значит, связан с актом познания. Поэтому каждый сам может вынести суждение о хорошем и все с ним безусловно согласятся, ведь по Канту все мы обладаем одними и теми же способностями мышления.
Впрочем, находят, что и в суждении о приятном иногда обнаруживается согласие, на основании которого отрицают наличие вкуса у одних и признают его у других, причем не в значении органического чувства, а как способность судить о приятном вообще. Так, например, о человеке, который способен предоставить приятное развлечение своим гостям (наслаждение посредством всех органов чувств), которое всем нравится, говорят: у него есть вкус. Однако здесь всеобщность берется лишь сравнительно; здесь действуют лишь общие (как все эмпирические), а не универсальные правила, которыми пользуется или на которые притязает суждение вкуса о прекрасном. Суждение в нашем примере связано со сферой общения между людьми, основанного на эмпирических правилах. Суждения о добром также с полным правом притязают на значимость для каждого, однако доброе представляется объектом всеобщего благорасположения только посредством понятия, что отсутствует в приятном и в прекрасном.
Если схематично, то приятное – это субъективно единичное, прекрасное – это субъективно всеобщее, а хорошее – это объективно всеобщее.
Пояснение прекрасного, выведенное из второго момента
Прекрасно то, что нравится всем без понятия.
Третий момент суждения вкуса по отношению к целям, которые принимаются в них во внимание
§ 10
О целесообразности вообще
Для того чтобы объяснить, что такое цель по ее трансцендентальным определениям (не предпосылая этому что-либо эмпирическое, например, чувство удовольствия), следует сказать, что цель – это предмет понятия, поскольку понятие рассматривается как причина предмета (как реальное основание его возможности); каузальность же понятия по отношению к его объекту есть целесообразность (forma finalis). Следовательно, там, где не только познание предмета, но и самый предмет (его форма или существование) как действие мыслится возможным только посредством понятия этого действия, там мыслят цель. Представление о действии есть здесь определяющее основание его причины и предшествует ей. Сознание каузальности представления в отношении состояния субъекта, направленное на то, чтобы сохранить это состояние, может здесь, в общем, означать то, что называют удовольствием; напротив, неудовольствие есть такое представление, в котором содержится основание для определения состояния представлений в сторону их собственной противоположности (чтобы сдержать или устранить их).
Способность желания, поскольку она может быть определена только посредством понятий, то есть в соответствии со стремлением действовать сообразно представлению о цели, будет волей. Целесообразными объект, душевное состояние или поступок называются даже в том случае, если их возможность не обязательно предполагает представление о цели, просто потому, что объяснить и постигнуть их возможность мы можем только в том случае, если полагаем в качестве их основы каузальность согласно целям, то есть волю, которая установила их именно такими по представлению некоего правила. Следовательно, целесообразность может быть и без цели, если причины этой формы мы не полагаем с некую волю, но объяснить не возможность мы можем только в том случае, если выводим ее из воли. Однако то, что мы наблюдаем, нам не всегда необходимо понимать посредством разума (по его возможности). Следовательно, мы можем по крайней мере наблюдать целесообразность по форме, не полагая в ее основу цель (в качестве материи для nexus finalis), и обнаруживать ее в предметах, правда, только посредством рефлексии.