Месть и прощение - читать онлайн книгу. Автор: Эрик-Эмманюэль Шмитт cтр.№ 21

Ее формы – грудь, бедра, икры – будоражили Вильяма, который никогда еще не разглядывал вблизи женское тело: мода диктовала девушкам его круга стремление к худобе. Эта округлость казалась ему неприличной, неуместной, смущающей, влекущей.

– Я Мандина.

– Вильям.

Имя ей понравилось, и она тихонько повторила его несколько раз, пробуя на вкус, смакуя.

Потом присела рядом, очень близко.

– Откуда ты приехал?

– Из Парижа.

Мандина покачала головой, зачарованно шепча «Париж». Вильям не сумел бы произвести большее впечатление, сказав «с Марса». Пока она пребывала в оцепенении, Вильям вынужден был отметить, что его собственный рассудок засбоил. Она наклонилась и послала ему сокрушительную улыбку, устремив на юношу ореховые глаза. Он задрожал. В этой улыбке переливались тысячи фраз: «Ты мне нравишься», «Мне хорошо рядом с тобой», «Я хочу тебя», «Делай, что пожелаешь», «Чего ты ждешь?»…

Кровь Вильяма забурлила, вздувая вены на шее; он боялся, что взорвется.

Его дрожащая рука коснулась колена Мандины. Она хихикнула. Рука осталась на месте. Она засмеялась. Рука принялась гладить нежную кожу.

Внезапно, когда рука Вильяма скользнула к ее бедру, Мандина прянула в сторону, отбежала назад на три шага и спряталась за стволом дерева, весело смеясь. Вильям подхватил игру. Он вскочил и начал гоняться за ней.

Завязалась игра в прятки между деревьями: Мандина то позволяла приблизиться почти вплотную, то убегала, то почти останавливалась. Вильям поддавался на ее поддразнивания; он даже преувеличенно выставлял себя неуклюжим, то и дело падая, лишь бы лишний раз услышать ее чувственный горловой смех, который приводил его в восторг.

Какое счастье обходиться без слов! Не кадрить девушку затасканными фразами! Прощайте, пустопорожние словеса прологов! Ему безумно нравилось это животное преследование, шутливое, милое, подобное брачным играм, присущим всему животному миру. Наконец-то простота!

В момент, выбранный ею самой, Вильям схватил Мандину, и они упали, сплетясь, в папоротники. Когда их лица сблизились, Вильям осторожно, но решительно коснулся губами ее губ.

Поцелуй стал для него распустившимся цветком, подставившим лепестки лучам утренней зари.

Опьяненный и пораженный, он перевел дыхание, когда она прошептала с лицом молящейся Мадонны:

– Так это ты мой возлюбленный?

– Выходит, да.

– Я уже давно тебя жду.

– Меня?

– Моего возлюбленного.

Она смежила веки, и Вильям понял скрывающееся за этими словами послание: она была девственницей.

Пробудившаяся совестливость охладила его. Не слишком ли далеко зашел он в своем стремлении выиграть спор? Злоупотребить наивностью бедной девушки, чтобы потом чваниться перед приятелями…

Она почувствовала его колебания.

– Не бойся, – прошептала она, снова его целуя. На этот раз он не знал, кто из них, он или она, превозмогал страх.

Она выскользнула из его объятий, повернувшись на бок, и в долю секунды вскочила на ноги.

– Густ! Белянка!

Желтый пес и коза присоединились к хозяйке.

Она шаловливо улыбнулась Вильяму:

– До завтра.

Он испытал облегчение от того, что она взяла дальнейшие отношения в свои руки.

– До завтра, – эхом ответил он.

И Мандина исчезла среди деревьев.

С того момента у Вильяма возникло ощущение, что он проживает несколько жизней. Или, вернее, что его существование распадается на несколько отдельных историй.

Орлам он рассказывал, что дело продвигается, и раз уж ему удалось покорить дух Простушки, то и тело вскоре не устоит. Оставшись один, он не знал, как следует вести себя дальше: эгоистично воспользоваться своим везением или как можно скорее отказаться от этого нелепого спора, из-за которого он мучил невинную девушку, безоглядно предавшуюся страсти. Когда Мандина была рядом, он отбрасывал все вопросы, целовал ее маленькие руки с розовыми ямочками у основания пальцев, ласкал рыжие завитки на шее у затылка, испытывал нечто вроде амнезии и целиком отдавался той роли, которую она ему приписывала, – ее возлюбленного, кому она, по прошествии должного времени, уступит.

Август заканчивался. Дни становились короче, но оставались по-прежнему знойными. Мальчики сознавали, что каникулы на исходе, и заранее испытывали странную тоску.

Вильям предупредил Мандину, что у них осталось всего три вечера. Вовсе не собираясь ею манипулировать – чем он похвастался перед приятелями, – он просто предоставил ей действовать.

После полуденного часа, который они провели, гуляя рука в руке вдоль певучего ручейка, она пролепетала:

– Сегодня вечером, в десять, в сарае Шерпаза.

Он побледнел, не понимая, от радости или огорчения: это все-таки случится…

Вернувшись в шале и желая сохранить свое свидание в тайне, он заявил, что у него разболелся живот, и под этим предлогом еще до конца вечерних посиделок сбежал к себе в комнату, которая, по счастью, располагалась в другом крыле. Там он заперся на ключ, принял душ, открыл окно и канул в ночи.

Ночной воздух был прохладен. Снедаемый нетерпением, Вильям несколько раз падал в ложбины и канавы, которых днем даже не замечал, налетал на изгороди, скользил по камням, но не замедлял хода. Несмотря на темноту, он различил вдали низкое приземистое строение – сарай. Окружающий лес превратился в мрачную, недружелюбную полосу препятствий. В неистовстве, с горящими щеками, он ввалился в овчарню, весь израненный, со вкусом крови во рту, потому что пытался остановить ее, зализывая ссадины на коленях и запястьях.

Едва он переступил порог низкой двери, как его обвили две руки, и Мандина поцеловала его с невиданным пылом. Он вернул поцелуй, доведя себя до головокружения.

В глубине помещения, неподалеку от овец, лежал матрас, застеленный чистой простыней, предлагая ложе, высвеченное дрожащим ореолом горящей свечи.

Они опустились на колени друг против друга.

Прохлада, стекая с горных вершин, доходила до овчарни уже смягченной.

Одним движением она распустила волосы, и они полыхнули огнем. Потом взглядом указала своему ослепленному возлюбленному, что он должен снять с нее одежду.

Раздевая Мандину, он открывал для себя ее тело, ее идеально округлую плоть, очень светлые, едва розоватые груди, высоко расположенный пупок, бедра, которые ждали поцелуев и ласки.

Раздевая его, она увидела плоский живот, резко проступающие ключицы, четкий узор волосков на торсе, член, который во всю мочь взывал к ней.

Они занялись любовью.

Поутру, когда роса превратилась в дымку над долиной, Вильям через силу покинул Мандину. Зато вечером он без труда использовал ту же уловку, чтобы насладиться еще одной ночью с ней. Мандина, вопреки его предположениям, с великолепной уверенностью отдавалась физическому наслаждению. Каждое ее движение, от самого целомудренного до самого вольного, казалось ему совершенно оправданным. Преисполненный удовлетворения, он восхищался ее естественной дерзостью и был без ума от их объятий. Она резко переходила из одного состояния в другое, от глубокого сна к крику «Я голодна», который мгновенно подбрасывал ее на ноги. Удивление, желание, веселость, сладострастие… она проживала это со всей полнотой, как ребенок, поглощенный только данным моментом.