Босфорская война - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Королев cтр.№ 117

Видимо, в основе приведенного повествования лежало реальное событие, но указанные цифры слишком велики: и 300 захваченных лодок, и 300 пушек, и 3 тыс. освобожденных христиан, не говоря уже о 7 тыс. убитых турок, — после этого числа В. Катуальди поставил знак вопроса.

Затем, согласно Р. Леваковичу, казаки «отошли на 3 мили от форта Очакова, чтобы подождать отряд своего флота… На третий день (т.е. 26 (16) августа. — В.К.) прибыл весь флот, сильно потрепанный морем, и проявил большую печаль оттого, что не пришлось участвовать в вышеуказанном сражении. Султан (Яхья. — В.К.), утешив свой флот, приказал распределить добычу с вышеупомянутых лодок поровну между теми, кто присутствовал, и теми, кто отсутствовал». Разместив по судам 300 орудий, казаки «стреляли в воздух в знак радости» ^[430].

По словам самого Яхьи, запорожцы, ходившие, как мы полагаем, в рассматриваемый поход, «пришли с моря в Успеньев день», т.е. 15 августа. Эта дата вполне соотносится со временем разгрома турецких лодок, который Р. Левакович относит к 13 августа, и на один день отстает от гипотетического воссоединения отрядов флотилии. Поход, таким образом, продолжался 3,5 месяца.

П.А. Кулиш думает, что запорожцы вернулись в Сечь «в жалком виде», так как «в этом году казакам не "пофортунило", как в прошлом ^[431]… Казацкие tirones (ученики ратного дела. — В.К.) вернулись… на Запорожье, растеряв по Черному морю свои собственные и взятые на прокат… чайки… погубив множество отважного народа, издержавшись попусту на "добычную дорогу" и очутясь в неоплатных долгах у армян и жидов». Этой трагической картине можно не верить, зная, что на самом деле потери казаков не были столь ужасными, что в поход ходили не одни несмышленые «ученики» и что безысходные долги автор, собственно, додумал от себя ^[432].

Но все же, как справедливо говорит С. Рудницкий, экспедиция в целом оказалась «неудачей казаков, хотя и не великой». Дело заключалось в несоответствии размеров экспедиции и ее результатов. Тот же автор замечает, что и раньше случались неудачные меньшие набеги, «но это было первый раз, когда поход, снаряженный в таких размерах, окончился неудачею». Подобного же мнения придерживается и М.С. Грушевский. Добавим, что безрезультатной оказалась и вся затея с претендентом на царьградский престол.

Итальянский документ XVII в. утверждает, что поскольку поляки, запуганные угрозой Турции начать войну, послали свои войска на Днепр, казаки, находившиеся с Яхьей, «были вынуждены вернуться и защищать свои дома и семьи». Так же излагают события Л. Фаброни и Д. Дзаббарелла, а «капитан» Иван даже говорит, что когда запорожцы вернулись домой за военными запасами, то «нашли поляков, которые напали на казаков». Этого не могло быть, так как вторжение польской армии произошло уже после возвращения казаков с моря.

В. Катуальди поправляет приведенные сведения: «Получив (после сражения в устье Днепра. — В.К.) известие, что поляки, побуждаемые и угрожаемые турками, готовились к походу против казаков, люди Яхии спросили у него позволения отправиться домой, клятвенно обещая как можно скорее вернуться к затеянному делу». Разумеется, в действительности не могло быть и речи о такой просьбе со стороны запорожцев, никак не зависевших от «царевича», который, напротив, весьма зависел от них.

Упомянутый итальянский документ рассказывает, что сечевики будто бы приглашали Яхью возглавить их в войне с поляками и обещали, справившись с ними, вновь последовать за претендентом на Стамбул. Яхья же не внял мольбам казаков и отвечал, что «он не хочет поднимать оружие против христианских государей». В письме Д. Дзаббареллы, более того, сказано, что запорожцы якобы «хотели сделать его (Яхью. — В.К.) королем России, если он согласится повести их на поляков, но он положил свою саблю на землю и сказал, что он христианин и предпочитает скорее лишиться жизни, чем воевать с христианами».

Эти известия нельзя расценить иначе, как явную и довольно нелепую выдумку, призванную возвысить самозванца. Она выглядит несуразно в отношении запорожских «лыцарей», предводители которых на порядок превосходили Яхью и по боевому опыту, и по авторитету среди сечевиков и украинского населения.

Военные действия с поляками закончились подписанием осенью того же года Куруковского соглашения. Одним из его условий являлся полный запрет совершать морские походы против Турции, для чего запорожцы должны были сжечь свои суда. Вскоре же выяснилось, что выполнять это обязательство в полном объеме Сечь не намеревалась.

Московское правительство не имело возможности равным образом наказать Войско Донское, но обрушило гнев на прибывшую в Москву донскую станицу. За казачьи набеги на Крым и Турцию, в том числе взятие Трабзона в рассматриваемом походе, и совместные боевые действия с запорожцами атаман А. Старой и несколько членов его станицы 21 октября были сосланы на Белоозе-ро, где находились два года.

В грамоте царя Михаила Федоровича, обращенной к донским казакам, выражалось острое недовольство действиями Войска: «А преже того писано к вам во многих наших грамотах… чтоб вы под турского (султана. — В.К.) городы не ходили и на море судов и катарг не громили… и вы то наше царское повеленье поставили ни во что… и нам то в великие подивленье, что вы так делаете… и тем меж нас и турского салтана и крымского царя делаете ссору и нелюбье…» Напомнив о репрессиях в отношении казаков при прежних государях и в последнее время при Борисе Годунове, царь требовал объяснений и угрожал блокадой Дона.

«Чем отозвались на сие казаки и какое действие имела грамота, — замечает В.Д. Сухоруков, — мы не знаем, известно только, что они и в следующем, 1626 году ходили на море…» Из царской грамоты на Дон от 27 сентября 1627 г., однако, видно, что донцы обещали на море не ходить и «судов… и турского салтана городов и мест» не воевать. Обещание давалось в «дипломатических целях» и, конечно, не было сдержано.

1 сентября 1625 г. Яхья покинул Сечь. По словам «капитана» Ивана, «царевич Александр хотел от них (запорожцев. — В.К.) уйти, и… они ему дали бумагу и клятву, что каждый раз, как он вернется или же пошлет кого-нибудь из своих слуг с вышеупомянутой бумагой и определенным знаком, они пойдут со всеми силами куда он прикажет, чтобы служить его делу». Р. Левакович рассказывает, что он в Пьемонте спросил у Яхьи об этой бумаге, и тогда претендент достал ее из шкатулки и дал в руки автору; документ был написан «на рутенском языке». Об обязательстве запорожцев перед Яхьей сообщают также Л. Фаброни и Д. Дзаббарелла.