Из царства пернатых. Популярные очерки из мира русских птиц - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Кайгородов cтр.№ 74

Золотистые щурки

Кружащаяся в воздухе щурка напоминает своей фигурой небольшого ^[288] ястребка, а характером полета похожа на ласточку. Полет ее в прямом направлении бывает иногда необычайно быстр и стремителен как стрела.

Щурка принадлежит к числу перелетных птиц. Она прилетает весной, стайками, весьма поздно (например, в Киевской губернии лишь во второй половине мая) и отлетает обратно на юг уже в августе или в начале сентября.

Характер у золотистой щурки замечательно милый и общительный. Держась постоянно стайками, эти птицы никогда друг с дружкой не ссорятся – даже во время гнездования, когда все птицы бывают более или менее драчливы.

Пищу щурок составляют насекомые, которых эти птицы преимущественно ловят на лету, подобно ласточкам и стрижам. Особенное предпочтение оказывают они пчелам, осам и другим жалящим насекомым, причем укусы этих насекомых, столь опасные для других птиц, щуркам нисколько не вредят. Нередко наблюдали, как эти птицы подсаживались к пчелиным ульям или осиным гнездам и излавливали их обитательниц одну за другой (откуда одно из названий – пчелоедка). Впрочем, щурки уничтожают немало саранчи, чем и приносят пользу степному хлебопашеству.

Гнезда свои щурки устраивают в земляных норах, вырываемых ими в отвесных обрывах берегов рек, склонах оврагов и т. п. Норы делаются до 1 сажени ^[289] длиной и в конце имеют полушарообразное расширение, в которое самочка кладет пять-восемь блестяще-белых яичек сильно округлой формы. Гнездятся щурки обыкновенно колониями, нередко весьма многочисленными.

Пойманные щурки хорошо выживают в комнате, если только их обильно кормить насекомыми. Но нужно заметить, что они страшно прожорливы – съедают в день вдвое больше собственного веса. (Рисунок на с. 323, сделан с парочки этих птиц, взятых молодыми из гнезда и выращенных в комнате А. Е. Бремом.)

ВЕСЕННИЙ вечер в лесу. Красиво изгибающаяся открытая лощина. Посреди нее – ручеек, кое-где поросший отцветающим уже ивняком, кое-где – безлиственной еще олыпинкой. По ее приподнятым отлого-бугристым краям с одной стороны стеной поднимается старый еловый лес, по другой же стороне вдоль опушки смешанного леса вьется узкая лесная дорожка.

Только что прошел теплый дождичек, смочивший и растрепавший желтые пушистые цветочные сережки ивняка и развесивший по безлиственным еще веткам деревьев и кустов прозрачные как слезы капельки, не замедлившие засверкать под косыми лучами выглянувшего из-за туч заходящего солнца. У березы и черемухи начинает расхохлачиваться почка; кое-где пробивается молоденькая травка. В воздухе стоит тот особенный приятный прелый запах, который только и бывает в лесу ранней весной, после теплого дождя.

Многоголосый пестрый концерт пернатых певцов оглашает лощину и окружающий ее лес. Певчие дрозды словно соперничают между собой в звучности, красоте и разнообразии своих песен. Зяблики без счета повторяют свою звонкую, короткую строфу. Малиновки, пеночки и горихвостки переливают свои сладкозвучные, то нежно-задумчивые, то светлорадостные, песенки. Колокольчиком вызванивает желтогрудая овсяночка, неподвижно сидящая на самой маковке молоденькой березки. Невдалеке раздается тоскливое кукование кукушки и эхом повторяется в старом еловом лесу.

Солнце скрылось за лесом. Налетел резвый ветерок, отряхнул с веток капли, пошушукал с соснами, качнул макушками елей и полетел себе дальше… Пернатое царство начинает понемногу затихать. Угомонились зяблики; примолкли пеночки; все реже и реже позванивает овсяночка – вот и она замолкла. Где-то забормотал тетерев. Певчие дрозды стихают один за другим, но два-три оглашают еще лес своими песнями, однако все с большими и большими паузами. Вот, казалось, совсем уже кончили – замолчали, только малиновка переливает серебром, да урчит вдали козодой; ан смотришь, через минуту опять: «Тюр-рюит, тюррюит», – а с другого конца леса в ответ: «Кли-тью-тью, кли-тьютью», – звучно, чисто, красиво. Но что за звук раздался там, за лощиной, над еловым лесом? Какой-то сухой, короткий свист. Вот еще и еще… Приближается. Теперь между каждыми двумя свистами слышится еще какой-то странный отрывистый храп («кхру-кхру» и затем «фист»; «кхру-кхру-кхруфист») – все ближе да ближе…

Охотник, сидевший на пне, возле молодой елки, и, видимо, наслаждавшийся всей прелестью весеннего лесного вечера, при первых же долетевших до него звуках отрывистого свиста бросил недокуренную папироску, вскочил на ноги, взвел курок и весь превратился в слух… Вот над просекой, вырисовываясь на бледно-зеленоватом небосклоне, показалась птица, поменьше голубя, и неторопливым, спокойным полетом (вроде полета совы или летучей мыши) направилась прямо, как по шнурку, поперек лощины. (Когда она пролетала мимо охотника, то он ясно мог разглядеть очень длинный, слегка свесившийся книзу, клюв птицы.) Это «тянул» вальдшнеп. Грянул выстрел. Птица слегка метнулась в сторону, но тотчас же взяла прежнее направление и, как будто ничего не случилось, тем же неторопливым полетом, свистя и «хоркая», скрылась за деревьями, благополучно продолжая свой «токовой полет». Охотник с минуту стоял неподвижно, прислушиваясь к удалявшемуся свисту, затем вложил новый патрон, закурил новую папиросу и снова уселся на прежнее место…

Смеркается все больше и больше. Над лощиной, невысоко от поверхности земли, пролетел своим легким колеблющимся полетом козодой и, скрывшись в опушке елового леса, тотчас же замурлыкал свою бесконечную песню. Через минуту, сначала вправо, затем влево от охотника, снова послышались отрывистые свисты и затем «хорканье», и два вальдшнепа почти одновременно протянули поперек лощины – оба вне выстрела. Откуда-то донеслась песня варакушки. Невдалеке звонко «захохотала» кукушка-самка, и вслед, оттуда же, послышалось нечто вроде хриплого откашливания или отхаркивания, тотчас же сменившегося торопливым, азартным, по временам сдвоенным, кукованием самца. Разбуженный им в чаще подлеска певчий дрозд резко «зацикал», застрекотал и долго не мог успокоиться…

Небосклон все больше и больше темнеет; кое-где уже начали загораться звездочки. Дневные птицы все угомонились. Неподалеку, за поворотом лощины, идет возня у уток – крякают, полощутся… Туда же, видимо, направляется еще пара кряковых, со свистом рассекая крыльями воздух в быстром полете. Снова послышался со стороны елового леса, справа, свист вальдшнепа. Охотник, не вставая, быстро повернул голову и стал пристально всматриваться. Начавшие было приближаться звуки вдруг стали удаляться и скоро совсем замолкли: вальдшнеп протянул стороной и настолько далеко, что даже нельзя было расслышать «хорканье», а один только свист. На несколько секунд в лесу водворилась тишина, лишь слабо нарушаемая глухим, как бы сдавленным, «блеянием» токующего бекаса… Вдруг за спиной охотника, по эту сторону лощины, раздалось громкое, торопливое, близко приближающееся «пиканье», и над вершинами берез показался вальдшнеп, а вслед ему вдогонку и другой. Обе птицы (два ссорящихся самца) налетели как раз на охотника и, круто повернув в сторону, быстрым, извилистым полетом, при беспрестанном «циканьи», направились вдоль лощины. Раздался выстрел, другой – и одна из птиц, комком свернувшись в воздухе, упала по наклонной линии на землю… Положив в сумку столь милую для охотничьего сердца добычу, охотник постоял, послушал еще немного и затем – так как сильно уже стемнело – направился восвояси, унося с собой прекрасное, освежающее душу впечатление от весеннего вечера в лесу…