Песенка для Нерона - читать онлайн книгу. Автор: Том Холт cтр.№ 120

Затем я занялся бумагами — у писцов вызвало раздражение, что у меня, честного фермера, нет своей печати, и в конце концов один из людей аукционера одолжил мне свою. Не уверен, что это было совершенно законно, но мысли мои занимали другие материи, и я был не в настроении беспокоиться из-за мелочей.

А после этого мне не оставалось ничего другого, как забрать свою собственность.

Как я уже упоминал, кажется, ранее, это был не первый раз, когда я покупал человека. Но в тот раз, когда я приобрел двух сирийцев, все выглядело несколько иначе и больше напоминало обычный найм на ярмарке, чем вступление в права владения другим человеческим существом. Этих сирийцев я выбрал, осмотрел, все обдумал, отдал деньги и махнул рукой, и они спокойно пошли за мной, как хорошо обученные собаки. По дороге домой я поначалу не знал, как завязать разговор — и даже не был уверен, что они говорят по-гречески — но после того, как я сказал что-то насчет ускорения роста фенхеля, а один из сирийцев возразил — дескать, там, откуда он родом, это делают не так — беседа пошла, как по маслу. С мужчинам вообще проще беседовать. Всегда можно найти какую-нибудь общую тему — род деятельности или место, в котором побывали оба. В конце концов, мужчины работают (если они, конечно, не сенаторы и не богатые ублюдки), так что существует весьма высокая вероятность, что у них есть что-то общее; и никогда не бывает, чтобы две женщины не нашли, о чем поболтать; на самом деле главная сложность скорее в том, чтобы их как-нибудь заткнуть. Но когда дело доходит до смешанной компании, все оказывается очень сложно даже в самых простых случаях, а если добавить дополнительные ингредиенты — например, тот факт, что мужчина только что купил женщину, или что в прошлом из-за ее козней он едва-едва избежал смерти — совершенно неудивительно, что лед оказывается очень трудно разбить.

Когда не знаешь, что сказать — говаривала, бывало, моя старушка-мать, когда была трезвой — лучше молчи. Как и прочие жемчужины маминой мудрости, это полное фуфло. Чем дольше ты молчишь, тем хуже все становится. Я ничего не сказал, когда писец передал мне ее. Когда он вручил мне жалкую тряпичную сумку, содержащую ее единственную смену одежды, я только что-то буркнул — то обстоятельство, что он сунул ее мне, а не ей, не остался незамеченным никем из нас; когда он отвалил, я не знал, что говорить. Поэтому я ничего не сказал; я эдак поманил ее, как сирийцев в свое время, и пошел в сторону порта.

Что ж, она двинулась следом, как хорошо обученная собака; но собакой она не была (сукой — да, но не собакой); она была человеческим существом, платоновским лишенным перьев двуногим.

В голове у меня метались всякого рода дурацкие идеи. Я мог притвориться, что не узнал ее (ага, как же), или вести себя холодно и сурово, чтобы она боялась даже взглянуть на меня (да вот только я так же страшен, как салат из листьев цикория) — а может, стоило громко заговорить о погоде? Я прокручивал в уме все это дерьмо, когда она сказала:

— Гален.

Я обернулся.

— Да? — сказал я.

Она не смотрела мне в глаза.

— Гален, — повторила она. — Где твой друг? Я имею в виду Нерона Цезаря. С ним все в порядке?

Я не мог понять, что за этим стоит; казалось, ей важно знать, но она вполне могла прикидываться. И там не менее.

— Он мертв, — ответил я.

— Ох, — некоторое время она молчала, потом спросила, — Что с ним произошло?

— Утонул, — сказал я. — Во время кораблекрушения.

— Ох, — еще одна пауза. — Мне очень жаль.

— Нет, нисколько тебя не жаль, — ответил я раньше, чем сам это осознал. — Разве что тебе кажется, что утопление слишком хорошо для него. В любом случае, он мертв. Надеюсь, ты удовлетворена.

Довольно жестоко, да; но со мной такое бывает — становлюсь несколько резким в минуту неловкости. Да и вообще, с какой стати ее чувства должны меня беспокоить? Тем не менее я нашел нужным сказать что-нибудь еще, чтобы заклеить трещину, как говорится.

— Ну, — сказал я, — а с тобой что приключилось? В последнюю нашу встречу ты была свободной женщиной. Или ты и про это соврала?

Она довольно неожиданно для меня фыркнула.

— О да, — сказала она. — Некоторое время я была свободна. Но только в Риме действует закон, по которой собственность человека, который объявлен врагом народа, конфискуется казной, включая недавно отпущенных рабов. Мне двух дней не хватило до полной свободы, можешь представить?

— Никогда не слышал такого, — сказал я, просто чтобы не молчать. — Ну, звучит похоже на римские законы. Но погоди, — добавил я. — А причем тут враги народа? Твой старый хозяин — боги, как же его звали? Не могу припомнить.

— Лициний Поллион. Тот пожар, который вы устроили, нанес такой ущерб, что было назначено следствие, и каким-то образом они пришли к выводу, что его причиной была война уличных банд, а Поллион возглавлял одну из них. Поэтому меня схватили, и вот я на Делосе. Занятно, — продолжала она. — Когда Поллион вручил мне мои бумаги, я действительно думала, что свободна и безгрешна, а все проблемы позади. Могла бы быть поумнее, да?

Я ничего не сказал. Без сомнения, с ней обошлись несправедливо. Не учитывая даже того, что она родилась в рабстве и что там с ней сотворил Луций Домиций в детстве, у нее определенно были причины жаловаться на так называемое римское правосудие. Но с другой стороны, она виновата во многих смертях, причиненных по злобности нрава и алчности. Очень похоже на самого Луция Домиция, вам не кажется? Только он был скорее беспечен, чем жесток и жаден. Итог, однако, в любом случае один: ни его, ни меня, ни ее не назовешь приятными людьми.

— Как бы там ни было, — продолжала она, — похоже, для тебя все обернулось к лучшему.

— Не могу жаловаться, — сказал я. — Мне действительно для разнообразия повезло.

— Приятно слышать, — сказала она.

Мы долго шли в молчании. Уже на подходах к порту она спросила:

— Извини, но куда мы направляемся?

Разумеется, я же ей не говорил.

— В Афины, — сказал я.

— Ох.

— На самом деле, — продолжал я, — не в сами Афины. В Филу — это деревня неподалеку, в холмах.

— Я знаю, — перебила она. — Ты оттуда родом.

Мог бы и догадаться, что она все обо мне знает после этих ее тщательных расследований.

— Верно, — сказал я. — А теперь я туда вернулся. Это тебя устраивает? Или ты бы предпочла, чтобы я все продал и переехал в другое место?

Она, кажется, обиделась, Бог знает почему.

— Прости, — сказала она. — Я понимаю, что это меня не касается, я просто любопытствовала. Я ничего не имела в виду.

Я пожал плечами.

— Все в порядке, — сказал я. — Вполне справедливо, чтобы ты знала, куда тебя везут.

Она вскинула голову.

— На самом деле нет. Но ты явно новичок в этом деле, поэтому можешь и не знать. Ты не должен мне ничего говорить; я имею в виду, что мы могли подняться на корабль, сойти в него в незнакомом для меня месте, и я бы провела остаток жизни, сама не зная где, если бы ты нашел нужным меня просветить.