– А как выпьет, как начнет задвигать про врачебную этику и солидарность, так прямо заслушаешься, – хмыкнул Ивлиев. – Всегда оно так: кто о чем разливается, у того того и нету.
– Поэтому и получили такой холодный прием в детской областной. Этот доктор, что с вами общался, в свое время поддался на Витину агитацию. Мы ему говорили, куда ты идешь, зачем, но он не слушал. Положил к нему жену. Машину продал, оплатил операцию, вроде все сделали, но пошли осложнения. А он уже попал под Витино обаяние и ходит как зомби. Слава богу, была у него еще резервная комната в коммуналке, ее продал. В итоге жена помучилась и умерла, а если бы он не связался со Стрельниковым, так годик бы точно протянула. И с приличным качеством жизни, а не в гною. Так что сами понимаете… Если бы вы не сказали ему, что ребенок – сын Стрельникова, так малыш бы тут же в детскую больницу уехал.
– А я, наоборот, думала, – вздохнула Соня. – Если будет в курсе, что свой, скорее возьмет. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
– Это верно.
Ян Александрович прошелся по ординаторской, зачем-то выглянул в окно на облетевшие уже деревья, еле видные в свете редких фонарей на гранитно-сером осеннем небе, и со вздохом добавил:
– Наверное, не очень порядочно с моей стороны говорить о коллеге гадости за его спиной, особенно после того, как бедного Витю все же прикусили острые зубы закона. Мертвого льва типа что ж не пнуть.
Ивлиев достал огромный носовой платок цвета красного вина в желтую клетку, трубно высморкался в него и сказал:
– А я, кстати, удивлялся, почему за Стрельникова не заступилась медицинская общественность. Обычно доктора стараются защитить своего проштрафившегося коллегу, а тут ничего. Полная тишина. Ну, госпитализировал за взятку без очереди, ну виноват, и так тебе и надо.
– Так он подставил почти всех, кто мог бы реально за него замолвить. Вот с кем работал, тех и подставлял. Ученики? От него сбегали все, кто хоть что-то соображал, оставались только самые порядочные, из тех, что «раз в меня поверили и взяли к себе, значит, я по гроб жизни тут обязан оставаться». Но все они ходили у Стрельникова как дикие, сами себе придумывали тему исследования, сами исследовали, сами писали диссертации, сами правили, а он даже не читал никогда. Конечно, такой педагогический прием имеет право на существование, но ты тогда хотя бы прими участие в дальнейшей карьере человека. Раз он смог сам без твоей помощи написать годную диссертацию, значит, не дурак, может заниматься научной работой. Помоги ему устроиться в нормальное место, нет, куда там… Короче, чтобы не утомлять вас лишними подробностями, Виктор Викторович – это пятилетний избалованный ребенок, с упоением играющий в доктора, только в роли кукол у него пациенты, да еще подчиненные были, пока его не разжаловали в рядовые.
– Ну ты с какого хрена печешься об его сыне тогда?
– Так это сын моей ученицы в первую очередь. Любовь зла… – развел руками Колдунов. – А вообще я вам всю эту гадость рассказал с одной только целью: чтобы вы были со Стрельниковым крайне осторожны. Не снижая, как говорится, боевой готовности. Подставит так, что вы ахнуть не успеете.
– Перевожу специально для тебя, Соня, – буркнул Ивлиев. – Быть с человеком крайне осторожным – это не значит делать все, как он хочет.
Соня вздохнула. Совет Ивлиева серьезно запоздал, и как теперь возвращать утраченные позиции, она не знала. Может быть, Стрельников действительно такая мразь, как говорит Колдунов, а может быть, и нет, все же нельзя слепо доверять сплетням и кулуарным разговорам. К ней вернулось привычное чувство неловкости: разве достойна она сидеть вместе с такими известными хирургами, как Ивлиев и Колдунов, и слушать их разговоры? Нет, ей сейчас следует быть вместе с Иваном Александровичем, курить возле помойки, а не лезть к медицинской элите, тем более после того, как она опростоволосилась с ребенком Стрельникова. Не смогла ни расправить инвагинацию, ни перегоспитализировать… Разве она имеет право слушать плохое про Виктора Викторовича?
– Но это же хорошо, когда человек пытается вылечить тяжелого больного, – сказала она, поймав взгляд Яна Александровича.
– Да, София Семеновна, это хорошо, – улыбнулся он. – Только все работает, когда ставишь коня впереди телеги, а не наоборот. Понимаете? Когда мы оцениваем состояние, мы должны иметь в виду состояние здоровья, но никак не финансов. А у Стрельникова, к сожалению, в приоритете именно последний признак. Если больной в принципе операбельный, но бесплатный, Виктор Викторович даже не шелохнется в его сторону, ну а если готов на любые траты, тут уж он извернется! Человека в гроб загонит, но свое возьмет. Ну, потом, конечно, родных и близких утешит, не без этого.
Соня покачала головой. Виктор Викторович действительно умел очень хорошо общаться с родственниками. Он уводил их в свой (бывший Сонин) кабинет и там подолгу беседовал, поил чаем, и люди уходили умиротворенные.
О том, что Стрельников берет деньги, она, конечно, догадывалась. Анестезиологи так прямо требовали, чтобы она поговорила с ним и заставила делиться со всеми членами операционной бригады, но Соня не могла подступиться к такому деликатному вопросу. Как это она будет требовать чужие деньги? Да, ассистировала профессору Стрельникову, но в свое рабочее время, за которое получает зарплату, так же как и анестезиолог, и операционная сестра. Больной платит профессору, потому что он заинтересован в том, чтобы его оперировал именно профессор, а кто даст наркоз, кто подержит крючки и подаст инструменты, ему наплевать. Она – обычный врач, может быть, не хуже, но уж точно не лучше других, с какой радости вознаграждать ее?
Она молчала, а анестезиологи пытались бойкотировать пациентов Виктора Викторовича, находили у них противопоказания, снимали со стола при малейшем подъеме артериального давления сверх нормы, но в итоге главврач придушил их саботаж.
Соня опустила взгляд. Она не любила сплетни и перемывание косточек за спиной у человека, но если вспомнить ее личный опыт общения со Стрельниковым, придется признать, что Колдунов говорит правду. По крайней мере, он не сказал ничего такого, в чем бы у нее нашелся повод усомниться.
И детский хирург… Этот доктор никогда не отказывал, Соня вспомнила, как обрадовалась, узнав, что дежурит именно он. Сильно же Виктор Викторович насолил бедняге, что тот не захотел помочь ни в чем не повинному ребенку, хотя раньше всегда был сама любезность и без вопросов принимал на себя всех детей, даже если в принципе можно было справиться и на месте.
То же и с наставничеством. Стрельников с удовольствием разглагольствовал на медицинские темы, но речи его были из серии «посторонись, несу ахинею». Много красивых словес и ничего в сухом остатке.
Ну и самое противное: не хочется верить, что твой коллега, такой доброжелательный и радушный, так любящий рассуждения о человеческой порядочности и взаимопомощи, о корпоративной солидарности и прочих приятных вещах, подставит тебя при первом удобном случае, но, к сожалению, Соне уже пришлось убедиться в этом на собственной шкуре.