Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - читать онлайн книгу. Автор: Франс В.М. де Валь cтр.№ 30

Как ни странно, подобное желание меня никогда не посещало. Я не жду, что мои животные расскажут о себе, и, придерживаясь скорее позиции Витгенштейна, сомневаюсь, что подобные сведения могут многое прояснить. При всем уважении к моим коллегам, я не уверен, что наш язык говорит о том, что происходит в наших головах. Меня окружают ученые, которые изучают представителей нашего собственного вида, снабжая их вопросниками. Они доверяют полученным ответам, утверждая, что у них есть способы проверки их достоверности. Но откуда нам известно, что люди говорят о себе именно то, что отражает их истинные чувства и побуждения?

Это может быть верно по отношению к простым вещам, свободным от моральной оценки («Какую музыку вы любите?»). Однако практически бесполезно расспрашивать людей об их интимной жизни, предпочтениях в пище или отношении к окружающим («Вам нравится работать с таким-то?»). Очень просто придумать задним числом оправдания собственному поведению, промолчать о сексуальных привычках, преуменьшить излишества в пище и выпивке, представив себя в более выгодном свете, чем есть на самом деле. Никто не станет признаваться в садистских наклонностях, скупости или собственном ничтожестве. Люди постоянно лгут, так почему они должны перестать делать это в присутствии психолога, который записывает каждое их слово? В одном исследовании студентки колледжа упоминали о большем количестве сексуальных партнеров, когда их проверяли на детекторе лжи, чем без него, тем самым показывая, что раньше они говорили неправду ^{133}. На самом деле я испытываю облегчение от работы с существами, не способными разговаривать. Мне не приходиться беспокоиться о том, правду они говорят или нет. Вместо того чтобы спрашивать, как часто они занимаются сексом, я просто подсчитываю количество подобных событий. Поэтому в общении с животными я вполне доволен своим положением наблюдателя.

Теперь, когда я размышляю об этом, мое недоверие к языку усиливается, потому что я также сомневаюсь в его роли в мыслительном процессе. Я не уверен, что думаю с помощью слов, и я никогда не слышал никакого внутреннего голоса. Однажды на конференции, посвященной когнитивной эволюции, мои сомнения вызывали некоторое взаимонепонимание с коллегами, которые ссылались на внутренний голос, подсказывавший им, что правильно, а что нет. Прошу прощения, сказал я, но я не слышу ничего подобного. Значит ли это, что я — человек без сознания или, следуя известному высказыванию о самой себе американского эксперта по животным Темпл Грэндин, думаю картинками? Более того, о каком языке идет речь? Притом что я говорю на двух языках дома и на третьем — на работе, мое мышление должно быть очень сумбурным. Однако до сих пор мне неизвестно никаких доказательств того, что язык служит основой мышления, кроме всеобщей в этом уверенности. В 1973 г. в своем послании к Американской философской ассоциации с говорящим названием «Бездумные твари» ее президент Норманн Малкольм заявил: «Между языком и мыслью существует тесная взаимосвязь, поэтому глупо предполагать, что люди могут не иметь мыслей, как и то, что животные способны мыслить» ^{134}.

Поскольку мы постоянно облекаем мысли и чувства в слова, нам простительно приписывать этому какую-то роль, но разве не удивительно, как часто мы не можем подыскать подходящие слова? Это не означает, что мы не знаем своих мыслей и чувств, нам просто трудно облечь их в словесную форму. Все это было бы совершенно несущественно, если бы мысли и чувства изначально имели лингвистическую природу. В последнем случае нам следовало бы ожидать водопадов слов! В настоящее время общепринята точка зрения, что язык помогает размышлять, обеспечивая человека категориями и концепциями, но сам по себе не служит материалом мышления. В действительности мы не нуждаемся в языке для того, чтобы думать. Швейцарский первопроходец когнитивного развития Жан

Пиаже, очевидно, не был готов отрицать способность мыслить у детей, еще не умеющих говорить, поэтому признал, что познание не зависит от языка. Точно так же обстоит дело с животными. Главный архитектор современной теории сознания Джерри Фодор сформулировал это следующим образом: «Очевидное (и я думаю, достаточное) опровержение идеи, что естественные языки служат средством мышления, — существование не обладающих языком организмов, которые мыслят» ^{135}.

Какая ирония: мы прошли весь путь от отсутствия языка как аргумента против наличия мышления у других видов до очевидной способности мыслить у лишенных языка существ в качестве довода против необходимости языка. Я не имею ничего против такого поворота событий, но это произошло во многом благодаря лингвистическим исследованиям на таких животных, как Алекс: не потому, что эти исследования показали возможности языка как такового, а потому, что они перевели мышление животных в понятный нам формат. Мы видели попугая, который отвечал на вопросы и отчетливо произносил названия предметов. Ему протягивали поднос со множеством предметов всех цветов радуги, сделанных из шерсти, дерева и пластмассы, и предлагали взять их клювом и попробовать языком. Затем предметы возвращали на поднос и спрашивали, из чего сделан синий объект с двумя углами. Правильно отвечая «шерсть», попугай сопоставлял свое представление о цвете, форме и материале со своим воспоминанием о том, каков этот предмет на ощупь. В другом опыте попугаю показывали два ключа, один из которых был сделан из зеленой пластмассы, а другой — из металла, и задавали вопрос: «В чем различие?» Попугай отвечал: «Цвет». Его спрашивали: «Какой больше?» Он отвечал: «Зеленый» ^{136}.

Каждого, кто наблюдал за этим представлением, оно потрясало до глубины души, как и меня в первые годы знакомства с Алексом. Само собой, скептики пытались объяснить его способности механическим запоминанием. Но так как задания все время менялись, трудно представить, что попугай смог бы выполнять их на таком уровне, просто запомнив вопросы и ответы. Ему потребовалась бы невероятная память, чтобы учесть все возможные варианты, поэтому проще представить, как это сделала Ирэн, что он усвоил несколько основных понятий и оказался способен их сопоставлять. К этому можно добавить, что для ответа на вопросы он не нуждался ни в присутствии Ирэн, ни в том, чтобы видеть конкретные предметы. Алекса можно было спросить, какого цвета зерно, в отсутствие какого бы то ни было зерна, и он отвечал — «желтый». Особенно впечатляющей была его способность отличать понятия «похожий» и «различный», что требовало от него сравнения предметов по нескольким параметрам. В то время, когда начиналась работа с Алексом, считалось, что все эти навыки — обозначение, сравнение, определение цвета, формы и материала предметов — нуждаются в наличии языка. Ирэн потребовались огромные усилия, чтобы доказать возможности попугая, особенно потому, что скептицизм по отношению к птицам был гораздо сильнее, чем к нашим ближайшим родственникам — приматам. Однако, потратив годы на накопление убедительных фактов, Ирэн добилась признания, а Алекс стал знаменитостью. Когда попугай умер в 2007 г., он удостоился некрологов в The New York Times и The Economist.