Русь сидящая - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Романова cтр.№ 22

Колюня не был алкоголиком, даже пьяницей особо не был — так, просто иногда сильно пьющий мужчина-сорокеточка. Бывший романтик работал в большом банке, который принадлежал его лучшему другу-однокласснику, и Колюня до сих пор считал его другом, хотя тот поводов к тому давно не давал. Давно и беспощадно женатый на женщине сварливой и некрасивой, Колюня иногда вырывался на волю. Когда он был моложе, когда его очень средняя зарплата в банке хоть как-то котировалась, он вырывался навстречу очередной голубоглазой мечте своей юности, из объятий которой через положенное время его вырывала равнодушная, но строгая жена. А когда Колюня основательно поистрепался, девушки отошли на второй план и даже уже и вовсе норовили покинуть его мысли, зато Колюня полюбил выпить водочки и выйти в ночную Москву в распахнутой куртке и воображать себя Есениным. Впрочем, Есенин был в последней стадии его одинокого кутежа, начинал он всегда с Николая Рубцова.

Той ноябрьской ночью Колюня как раз был в переходной стадии от Рубцова к Есенину, когда у него закончилась водка. Колюня не был легкомысленным, он свою дозу знал и практически ее уже принял, но не хватило буквально пустяка, грамм еще двести, ну двести пятьдесят. И Колюня вышел на родной Щелчок. Для человека нездешнего Щелковское шоссе было бы местом в этом смысле бесперспективным, но Колюня знал места, где он мог бы встретить понимающего его продавца запретного ночного спиртного, они еще водились в этих краях, несмотря на все старания Сергея Семеновича Собянина, велодорожку ему в печень.

Колюня плохо помнил, где он чуть не погиб. Нашли его у автовокзала, истекающего кровью. Добрые таджикские гастарбайтеры позвонили в скорую, и очнулся Колюня уже в больнице. В голове вертелся какой-то помоечный калейдоскоп, мелькали рожи нетрезвых и агрессивных гопников, которые придирались к Ла-Маншу. Почему к Ла-Маншу? Ах, ну да. Колюня декламировал им “За знамя вольности и светлого труда готов идти хоть до Ла-Манша”. Вот за эту готовность они его и отбуцкали, обзывая либерастом и обамовским выкормышем. А живот чего так болит и тянет? Колюня осторожно пощупал себя, наткнулся на тугие повязки и вспомнил нож. Их было несколько, они толкали его, ватного, от одного к другому, как мешок с тряпками, а у одного был в руках нож, который он зажимал в кулаке, чуток, сантиметра на два или на три оставив лезвие. Так, что зарезать Колюню насмерть он не мог, но в восьми местах порезал довольно глубоко, едва не задев, как потом выяснилось, драгоценную увеличенную печень. Потом им все это наскучило, они посчитали Колюню достаточно наказанным, забрали у него кошелек, паспорт, старые часы (зато любимый “Лонжин”, сейчас такие Колюня уже не купит) и зачем-то ремень — крокодиловый, но почти истершийся.

“Спасибо, что живой”, — подумал Колюня, обругал себя за штамп, но тут же простил. Вскоре настроение его сменилось на героическое, и, когда пришла кудахтающая жена с куриным бульоном, Колюня уже мужественно напевал сквозь зубы: “И как-то в оссссень, и как-то в осссень… Иду с дружком, гляжу — стоят, они стояли молча в ряд, они стояли молча в ряд из было воссссемь!”

Потом пришла полиция. Колюня полицию уважал, однако удивился — он вроде ее не вызывал. Лейтенант сказал, что больница при таких ранениях отбивает обязательную телефонограмму в отдел — в связи с очевидным криминальным характером Колюниных ранений. Сейчас будет розыск злодеев, Колюне надлежало являться для опознания, если поймают кого подходящего.

Колюня был удовлетворен. Рассказал лейтенанту честно все, что помнил. Зачем-то утаил про Ла-Манш — как-то Колюне показалось, что это глубоко личное, интимное переживание он унесет с собой в могилу. А может быть, когда-нибудь на корабле и в угаре он расскажет об этом одной женщине, а ей не нужна будет его маета, и сам он ей ни капельки не нужен, но она б его при этом любила б всю жизнь и тайком ходила плакать на его могилу под красивым одиноким камнем, заросшим нездешним кельтским мхом, вот так вот будет хорошо, пожалуй.

Через пару дней к Колюне в больницу пришли сослуживцы с букетом и апельсинами (и маленькой бутылочкой “Кизлярки”, которая могла бы быть и побольше), и Колюнино приключение выглядело теперь окончательно героическим. Кроме гопников, в нем теперь присутствовала одна девушка, которая слишком известна, чтобы называть ее имя, она замужем и работает отважным корреспондентом на иностранном телевидении, это не его тайна, и жене его незачем знать, так что Колюня категорически отказывается распространяться об их порочной и роковой страсти, просто когда хулиганы, вооруженные ножами, бейсбольными битами и кастетами напали на нее по политическим и идейным соображениям, Колюня разметал их, но их было восемь, так что и ему немного досталось от бандитских ножичков, но уж и попомнят они его и идеалы демократии на всю оставшуюся жизнь. А от Ордена Почетного легиона Колюня подумывает отказаться, это все же нескромно и вызовет много ненужных вопросов. А время сейчас сами знаете какое. Может быть, потом, если Колюня доживет. Что вряд ли. Ранения, знаете ли. Наверное, ему придется приобрести трость.

Шло время, Колюнины раны затянулись, он вышел на работу, похромал с тростью, купленной за хорошие деньги Колюне владельцем банка в знак их старой нержавеющей дружбы, а также из уважения иностранной телекомпании, на защиту которой встал Колюня (во что он уже и сам поверил безоговорочно), покуда он не оставил ее на кассе в магазине “Ашан” на воскресной закупке, и пропала хорошая вещь, жалко, конечно, но вот такие люди у нас, быдло и есть быдло. И вдруг Колюню послали в командировку. В Индию, на две недели.

Давно Колюню не посылали в ответственные командировки, и Колюня отнесся к мероприятию со всей серьезностью. Вот он, карьерный шанс. Правильно говорят, что после сорока жизнь только начинается. Видимо, это не только у баб происходит.

Старый банковский кадровик, подполковник ФСБ в отставке, с которым Колюня пару раз душевно надирался безо всякого повода, подошел к Колюне в столовой и аккуратно спросил его про уголовное дело. Колюня сначала не понял. Он совсем забыл про него. Ну да, там же дело открытое про нападение на Колюню, он потерпевший. А можно ему в таком статусе покидать страну на две недели? Наверняка можно, но для порядка неплохо было бы к ментам сходить, отметиться, доложиться и как-то это дело отрегулировать.

Колюня намек понял.

Колюня приобрел две бутылки виски “Блэк Лейбл” и отправился к лейтенанту.

Лейтенант встретил Колюню радушно, без кокетства принял дары шотландской земли и объяснил ситуацию:

— Смотри, Николай. Если мы кого поймаем по подозрению в совершении преступления в виде нанесения тебе телесных повреждений, грабежа и разбоя, а то и покушения на убийство в составе организованной группы по предварительному сговору, что есть “особо тяж.”, то уезжать никуда ты не будешь, а будешь принимать участие в следственных действиях, а потом сидеть терпилой в суде, что есть твой гражданский долг. Тебе это не надо. Мне ты в терпилах тоже не нужен, ибо висяк висяком твое дело. Но закрыть его я не могу. Телефонограмма из больницы зарегистрирована. Значит, есть дело. Нельзя его просто так взять и закрыть. Хотя нам с тобой обоим и хочется. Давай обдумаем варианты.