Отрешённые люди - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Софронов cтр.№ 31

Вечером того же дня, когда уже совсем стемнело, и на улицах редко можно было встретить запоздалого прохожего, и лишь будочники время от времени выглядывали из своих заиндевелых холодных, насквозь продуваемых невскими ветрами сооружений, в дом графа Алексея Петровича Бестужева—Рюмина осторожно постучали. Граф, видно, ждал этого и отправился открывать сам, столкнувшись в прихожей со старым своим привратником, что шел, позевывая и не спеша, к входной двери, держа в одной руке свечу.

— То ко мне, — остановил его граф, и тот послушно кивнул, поплелся обратно, за свою долгую службу привыкнув к частым ночным посетителям в доме хозяина. — Кто? — спросил Алексей Петрович через дверь, не спеша открывать.

— Я, — отозвался голос с улицы и, чуть помолчав, глухо добавил, Лукьян Васильев, ваше высокопревосходительство.

Лишь после этого граф открыл тяжелый запор, выглянул за дверь, сжимая в кармане халата заряженный всегда в подобных случаях пистолет со взведенным курком, и, убедившись, что это действительно тот, кого он поджидал, облегченно вздохнул и отступил в сторону. — Никого у ворот не встретил? спросил вошедшего, которым оказался лакей из дома графа Ивана Ивановича Шувалова.

— Двое напротив стоят, топчутся, — негромко ответил тот, — так я через забор махнул, не стал им показываться.

— Правильно сделал, — похвалил Бестужев, — нельзя, чтоб тебя возле моего дома видели, да еще в такое время. Хозяин у тебя не дурак и сразу поймет, что к чему.

— Это точно, — согласился, растирая озябшие руки, Лука и прошел в кабинет графа, что находился в самом конце длинного коридора.

Подобный кабинет вряд ли можно было увидеть у кого–либо в Петербурге. Бросалось в глаза, что здесь совершенно не было окон, и свет струился через наклонный потолок, забранный большими стеклянными рамами, со вставленными в них кусками простого стекла, перемежающиеся местами с цветным, что придавало кабинету необыкновенный, сказочный вид. Вечером свет давали небывалой толщины свечи, на которые надевались сверху стеклянные колпаки, что усиливало свечное пламя, делало его более устойчивым. Центр кабинета занимал большой стол, покрытый толстой мраморной плитой, на которой разместились многочисленные колбы, мензурки, стаканчики и другая посуда для химических опытов. В углу стоял самый настоящий кузнечный горн с огромными мехами и трубой, выведенной наружу. В ней чуть мерцали полупогасшие угольки, а рядом побулькивал какой–то раствор в фаянсовом тигле. На стенах таинственного кабинета кругом висели чучела диковинных птиц, шкуры зверей и рыцарские доспехи. На письменном столе графа лежали морские и сухопутные карты, придавленные бронзовым циркулем и астролябией. Рядом возвышался огромный глобус с разноцветными флажками в разных местах.

Граф Бестужев уселся в большое кресло у стола, а Луке Васильеву предложил сесть на кушетку, возле стены, но тот лишь отрицательно покачал головой, покосившись на клетку, оплетенную металлической проволокой, в которой что–то шебуршало.

— Да не бойся ты их, они плотно упрятаны, — улыбнулся граф, но это не подействовало на шуваловского лакея. Он хоть и не впервой входил в кабинет канцлера, но сидеть рядом с клеткой, где помещались отвратительные ядовитые змеи, наотрез отказывался. — Ладно, стой чурбаном, — усмехнулся, щуря голубые глаза, Бестужев. — Ну, говори, с чем пришел?

— Покорнейше докладываю, что к хозяину моему пожаловали на именины Петр Иванович и Александр Иванович Шуваловы, а с ними граф Воронцов. Позже подъехали Михаила Ломоносов, но пробыли недолго, ушли быстро…

— Отчего так? — заинтересованно поднял тонкую бровь граф. — Обычно сей преславный академик подолгу сиживает у патрона своего. А тут что случилось?

— Петр Иванович Шувалов что–то предерзкое сказали про Михайлу Васильевича, те и ушли сразу.

— Так–так, — Бестужев подхватил со стола табакерку, повертел ее в руках, нажал на кнопку с тыльной стороны, крышечка поехала вверх, и полилась приятная, тихая музыка. Граф захлопнул крышку и поднял голову на замолчавшего Луку. — Чего остановился? Сказывай дальше, слушаю тебя.

— Вещица у вас чудная, ваше сиятельство, — улыбнулся тот, — никак не надивлюсь всему у вас виденному.

— А ты дивись, да время не теряй, сказывай, сказывай.

— Говорил сегодня все больше Петр Иванович про откупа винные и про рудники медные. Собирается все откупа на себя переписать. Сибирь поминал. Дескать, там каторжных много, на работу есть кого набрать…

— Да–а–а… — задумчиво протянул Бестужев, разглядывая узор на табакерке, — значит, на Сибирь нацелился. Понятно. Ох, высоко сокол летает, да где–то сядет. Ладно, еще чего?

— Вроде и все, ваше сиятельство…

— Не ври, не все еще. Про меня чего болтали на сей раз? Ну?

— Неловко сказывать, ваше сиятельство.

— Не девка я. Краснеть или слезы лить не стану. Все говори, как есть. За что я тебе деньги плачу? Давай, давай…

— Вас поминали, мол, императрица видеть вас не желает какой день и… Лука замялся, потупился в пол.

— Да что, я из тебя тянуть должен веревкой, что ли? Слушаю!

— Вором вас называли, уж извините, ваше сиятельство. Будто вы из Англии пенсион получаете немалый. Ругали всячески. Повторить?

— Не надо, — махнул рукой Бестужев и, открыв табакерку, заложил в нос изрядную понюшку табака, чихнул, блаженно закатил глаза, утерся и весело засмеялся.

— Вот ведь, канальи, все знают, как есть. Молодцы. Пускай себе знают, но и мы про них кое–что на уме держим. Спасибо, дружок. На тебе, — и он протянул лакею золотой луидор, который тот принял с поклоном и, зажав в кулаке, попятился к двери. — Из того самого пенсиона монетка, учти, дружок. Не вздумай показать кому. Лучше поменяй в трактире на берегу, где моряки собираются. Погоди, скажи мне еще, посылает ли тебя хозяин к братьям своим с поручениями какими, с записками?

— Случается, — негромко ответил лакей.

— И ответа ждешь?

— Бывает, что и ответ обратно несу.

— Вот–вот. Ты не спеши с запиской, а сперва до меня загляни, а потом уже иди, как положено. Уразумел?

— Чего же не понять, — хитро улыбнулся Лука. — Если за то плата особая

вашим сиятельством будет назначена, то отчего не зайти.

— Молодец! Будет тебе плата, а если в тех записках что интересное сыщется, то и вдвойне заплачу. Ну, все на сегодня, пошли, провожу.

Когда Алексей Петрович вернулся обратно в кабинет, то его словно подменили: пропала степенность, осанка, и он, словно юноша, забегал из одного угла в другой, заложив обе руки за спину. На время он останавливался возле письменного стола, заглядывал в карты, делал какие–то пометки, чмокал губами, что–то нашептывал и снова принимался ходить, морща большой покатый лоб, изрезанный многочисленными морщинами.

А задуматься ему было о чем. Обстановка в Европе менялась каждый день, словно в праздничном шутовском балагане. Не было постоянных друзей, значит, любая, вчера еще дружественная держава могла завтра оказаться врагом, причем врагом серьезным, которому хорошо известно обо всех слабостях России. Политика же, тем более российская, дело тонкое, стороннему глазу не видное. Если государыне завтра новые духи понравятся, что ей французский посланник преподнес, то послезавтра, глядишь, она тем французикам разрешит беспошлинную торговлю вести по всей стране. Государыня, она вроде бы национальности русской, православная, должна блюсти выгоду подданных своих, а на деле что выходит? Дальше Польши русские купцы не суются, не пущают их, и государыня, хоть знает о том, зубами скрипит, а изменить ничего не может…