Вербовка добровольцев для священной войны
Первого августа 1914 года в Османской империи была объявлена всеобщая мобилизация. Деревенским старостам предписывалось поощрять воинский энтузиазм «барабанным боем и созданием радостного и бодрого настроения». Официальный османский фотограф запечатлел на снимке отряд вербовщиков с барабанами и знаменами за работой в палестинском городе Тверия.
Между тем сами османы столкнулись с серьезной проблемой, пытаясь мобилизовать свое уставшее от войн население, чтобы противостоять самой серьезной угрозе за всю шестивековую историю империи. После войн в Ливии и на Балканах мужчины призывного возраста стали в массовом порядке уезжать из Османской империи. В 1913 году поток эмигрантов в Северную и Южную Америку увеличился на 70 процентов по сравнению с предыдущими годами. Сотрудники американского консульства подтверждали, что большинство эмигрантов были молодыми мужчинами, уклонявшимися от военной службы. Слухи о надвигающейся войне в первой половине 1914 года ускорили бегство молодых мусульман, христиан и евреев со всей империи, пока османское правительство не издало указ о всеобщей мобилизации и не запретило мужчинам призывного возраста покидать страну
[74].
Первого августа военное министерство разослало по всей империи телеграммы с призывом к оружию. Деревенские и городские квартальные старосты развесили на площадях и на дверях мечетей плакаты, возвещавшие: «Объявлена мобилизация! Все мужчины призывного возраста — под ружье!» Независимо от вероисповедания мужчины в возрасте от 21 до 45 лет обязаны были в пятидневный срок явиться в ближайший призывной пункт. Местным чиновникам было предписано поощрять воинский энтузиазм «барабанным боем и созданием радостного и бодрого настроения, дабы не оставлять места унынию и равнодушию»
[75].
Но никаким барабанным боем и официально предписанной демонстрацией радости нельзя было преодолеть мрачные предчувствия, которые породило известие о всеобщей мобилизации среди арабских крестьян. Один шиитский священнослужитель в южноливанской деревне в своем дневнике от 3 августа 1914 года хорошо описал чувство тревоги и смятения, охватившее местное население:
Люди были глубоко обеспокоены и взбудоражены этой вестью. Они собирались небольшими группами в общественных местах, испуганные и ошеломленные, словно накануне надвигающегося Судного дня. Некоторые хотели бежать — но куда им было податься? Другие хотели избежать призыва любой ценой, но не видели, как это можно было бы сделать. Потом мы услышали, что Германия и Австрия вступили в войну со странами Антанты. Это только усилило страх перед развязыванием смертоносной войны, которая может охватить все земли
[76].
Подобная реакция наблюдалась по всей Османской империи. В ответ на указ о мобилизации 3 августа в Алеппо закрылись все магазины. Как заметил один из местных жителей: «Весь город охватила сильнейшая тревога». В черноморском порту Трабзон, по сообщению американского консула, «местное население было, как громом, поражено декретом о всеобщей мобилизации». Хотя уклонение от призыва на военную службу каралось смертной казнью, многие молодые мужчины предпочитали рискнуть и податься в бега, вместо того чтобы, как они были уверены, обрекать себя на верную смерть, отправляясь служить в османскую армию
[77].
В столице империи Стамбуле городские служащие, известные в народе как «бекчи-баба», громко зачитывали призывы к оружию в каждом квартале. В дневное время бекчи-баба доставляли в городские кварталы воду, а по ночам служили уличными сторожами. Кроме того, бекчи-баба поднимали тревогу, когда где-то начинался пожар, а теперь именно они выполняли роль глашатаев, созывавших мужчин на войну.
Ирфан Орга вспоминает, как они с отцом впервые услышали страшную новость о начале войны от бекчи-баба. Мобилизация, начавшаяся летом 1914 года, активизировалась после вступления Османской империи в военные действия, распространяясь на мужчин все более старшего возраста. Одним холодным ноябрьским днем Ирфан с отцом вышли на улицу и услышали крик глашатая. Бекчи-баба вышел из-за угла и остановился под уличным фонарем, «чтобы прокричать страшную новость»: «Все мужчины, рожденные между 1880 и 1885 годами, должны явиться на призывной пункт в ближайшие 48 часов. Те, кто этого не сделает, будут преследоваться по закону».
Один из присутствовавших мужчин спросил: «Что это значит, бекчи-баба?»
«Война! Война! Разве вы не знаете, что ваша страна вступила в войну?!» — прокричал тот в ответ
[78].
В столичных призывных пунктах, наводненных толпами мужчин, царила полная неразбериха. Измученные служащие всеми силами пытались создать видимость порядка среди гражданских лиц, которые толпились как скот, голодные, потерявшие надежду и апатичные. Процедура оформления призывников растягивалась на несколько дней. После получения направления в военную часть мужчинам разрешалось вернуться домой, чтобы собрать вещи и попрощаться с семьей. Во всех районах города от дома к дому двигались шумные группы с оркестром, которые собирали молодых людей, отправлявшихся на войну. Когда новобранец выходил из дома, солдат протягивал ему османский флаг, в то время как вся группа прыгала и кричала, чтобы музыкой и криками заглушить женский плач. Но когда воинские подразделения покидали Стамбул, «оркестры играли невероятно грустную песню», вспоминает Орга, и все начинали петь: