– У меня внутри пересохло, как в августе в пустыне, – признался он. И, пощелкав костяшками пальцев, спросил: – Что будем делать?
Ему ответила миссис Ботрайт:
– Похоже, у нас нет никакого плана действий. Сейчас позвоню домой – нужно прислать машину, чтобы отвезти каждого из вас, куда пожелаете. Но прежде с удовольствием выпью чего-нибудь некрепкого. Спасибо, Пол. А пока есть время подумать. – Она не привыкла покоряться обстоятельствам.
– Я помогу тебе, папа, – предложила Джини, а водитель автобуса принялся рассказывать миссис Пайн о всех похождениях в поисках яда. Их сборище стало похоже на вечеринку. После первых любезностей у людей развязались языки. Гибсон сидел на диване рядом с Розмари и старался не забыть, что он преступник. Не исключено, что из-за него кто-то умирает или уже умер.
Юную Джини захватила атмосфера открытости. Держа поднос, она повернулась к Гибсонам.
– Прошу прощения, что сорвалась. Но отцу нужно больше мне доверять. Иногда он слишком давит на меня.
– Пол любит тебя, дорогая, – сказала Розмари. – И твою бабушку тоже.
– Да он просто шагу не может без нее ступить, – нетерпеливо проговорила девушка. – Уж лучше бы женился.
– Ты в самом деле так думаешь? – настороженно посмотрев на нее, спросила Розмари.
– Мы обе так думаем. Правда, ба?
– Желаем ли мы, чтобы он женился? – Миссис Пайн вздохнула. – Да. Но свахи из нас никудышные.
– Мне и так хорошо, – заявил Пол, раздавая напитки.
Розмари подалась вперед и нарочито медленно спросила:
– Миссис Пайн, не станет Джини его ревновать к мачехе? Подростки в ее возрасте к этому склонны.
– Подсознательно? – спросила Вирджиния. И, произнося это слово, ее четко очерченный рот скривился от отвращения.
У Гибсона возникло странное чувство, но он старался себя не выдать. Ему казалось, будто Марш, Ли Коффи и все остальные способны видеть его сквозь кожу.
– Похоже, и тут над всем витает Этель, – заметил водитель автобуса. – Ох, уж эта Этель.
– Джини искренне любит Пола, – продолжила миссис Пайн.
– Ну, в самом деле, как она только может обо мне такое думать? – воскликнула девушка. – Она же меня совершенно не знает! Я хорошо знаю жизнь. Уже четыре года пытаюсь отца женить, – кипела она. – Вполне сознательно.
– Так насчет Этель? – Ли Коффи подмигнул Розмари. – Ей-то уж лучше всех известно, что к чему?
– Только не насчет подростков, – возразила Джини. – Мы ребята ушлые.
– Что верно, то верно, – кивнула миссис Ботрайт. – Нам надо учиться слушать молодежь. Продолжай, дорогая.
– Мы даже знаем про эдипов комплекс. – Она обожгла матрону взглядом. – Кое-что есть в головах. И вот я спрашиваю, что будет с отцом, когда я уйду? А такое однажды случится.
– Я тоже задаю такой вопрос, – спокойно кивнула миссис Пайн.
– Если он никого не найдет, то просто пропадет, – заключила Джини. – Он же ужасно любит комфорт.
– Эти женщины… они меня изводят, – пожаловался Пол и поднял бокал. Глаза внезапно стали загадочными.
Мистер Гибсон тоже машинально сделал глоток. Напиток был холодным и безвкусным, но внезапно показался восхитительным.
– У Этель есть собственное мнение и по поводу престарелых инвалидок, миссис Пайн, – зло проговорила Розмари.
Пол возмутился. Миссис Пайн подняла руку, словно хотела унять его гнев, и улыбнулась.
– Бедняжка Этель! Ей бы жить в свое удовольствие и думать, что ее больше всего утешит. Замуж не вышла. Детей нет. Какой скудный жизненный опыт.
– У Этель? Скудный? – удивился Гибсон. Ничего подобного ему в голову не приходило.
– У нее, наверное, мало отношений с конкретными людьми, – продолжила старая дама. – Иначе почему она судит обо всех скопом?
– Она ни на кого не смотрит, а значит, не видит, – предположил Тео Марш.
– Какие поразительно нелепые люди, если брать каждого по отдельности. – Водитель автобуса похлопал Вирджинию по руке. – Вот так я могу их воспринимать. – Медсестра покраснела и зашикала на него.
Гибсон кашлянул.
– Что ни говорите, Этель сделала вполне успешную деловую карьеру. Ей все время приходилось иметь дело с реалиями жизни. В то время как мое существование было ограниченным – немного поэзии, академическая заводь. Даже на войне…
– Как вы можете читать поэзию и не замечать Вселенную? – с возмущением спросил Ли. – Знаете, кто на самом деле ограничен? Те, кто ничего не читает, помимо газет, и не смотрит, кроме телевизора, не замечает никого вокруг себя. Покупают лишь машины и жратву, делают лишь то, что, по их мнению, делают соседи, и в упор не видят вселенной. – Он откинулся и провел пальцами по бокалу. – Если честно, я таких не встречал.
– Прочитали о них в газете, – хохотнул Тео Марш.
– В каких войнах вы участвовали, мистер Гибсон? – спросила Вирджиния.
– В обеих. В корейской не пришлось, стал староват.
– О да, – проговорила Розмари с усмешкой. – У него так мало жизненного опыта, всего две войны. Кроме того, была Великая депрессия – годы, когда он заботился о матери и оплачивал образование Этель. Это, по-вашему, проявление слабости и бездеятельности? Потом он преподавал… кто считал, скольких он выучил? Этель этим не занималась. Не понимаю, с чего бы? – добавила она вполголоса. – Или почему, если мужчина до пятидесяти пяти лет вел полезную жизнь, если он щедр, добр и великодушен, она считает его наивным и…
– Невинным? – закончил за нее Гибсон. Его глаза блестели, ему было хорошо.
– Заводь? Что вы хотели этим сказать? – поинтересовался Тео Марш. – Как она понимает жизнь? Когда имя человека мелькает в центральных газетах? Клубное общество?
– Нет, нет, – возразил Гибсон. – Реальность, подлость. Когда всаживают в спину нож. Самомнение, воровство…
– Подождите! – произнес художник. – Почему все мерзкое и неприятное считается реальностью? Ведь реальность – синоним истины. Зло может быть правдой, но правда не эквивалент злу. Нельзя написать сколько-нибудь приличную картину, чтобы в ней не было правды.
– Или приличное стихотворение, – добавил водитель автобуса, – или хорошо провести урок, заработать честные деньги. Мне кажется, он на самом деле невинный. – Ли Коффи окинул комнату взглядом.
– Я думаю, он милый, – тепло вставила Вирджиния.
Миссис Ботрайт глубокомысленно кивала.
– Тео, – сказала она, – у меня есть все основания полагать, что Вторничный клуб выслушает вас на этот счет.
– За сто пятьдесят паршивых долларов? Там же одни скряги и крохоборы!
Гибсон изо всех сил старался не слишком забавляться происходящим. Кроме Розмари, в этой чистой, уютной, приятной комнате находилась изящная пожилая дама в инвалидном кресле – истинная хозяйка дома, которая выслушивала, как ее гости свободно излагают свои мысли. Нет, нет, нужно помнить, что ему придется держать ответ за свое преступление. Таков отрезвляющий мотив, к нему надо прислушиваться.