– Здесь не школьный родительский комитет, Мэри Энн. А один-единственный взрослый, разумный мужчина. Дайте мне зацепку, как его раскусить. – Художник так сильно подался вперед, чтобы рассмотреть Гибсона, что, скрючившись, стал похож на угловатого сверчка. – Послушайте, Гибсон, возьмите хотя бы пещерного человека.
– Взял, – безнадежно, но в то же время успокаиваясь, ответил Гибсон.
– Он предвидел, что его потомки полетят отсюда через Северный полюс в Европу?
– Конечно, нет.
– Почему же вы такой же узколобый, как пещерный человек?
– Узколобый?
– Конечно. Экстраполируете будущее на то, что известно теперь. Просто тянете за собой в будущее старые связи, но не принимаете в расчет неожиданности.
– Эко загнул! – бросил водитель автобуса.
– Каждый большой скачок – неожиданность, откровение и отклонение от прошлого, – наставительно продолжал художник. – Пенициллин. Расщепление атома. Кто мог предсказать?
– Именно! – в волнении подхватила Вирджиния. – Или колесо, или телевидение. Откуда нам знать, что грядет следующим? Может быть, прорыв будет в тех областях, о которых мы сейчас не помышляем.
– Молодчина! – похвалил ее Тео Марш. – Вам не приходилось служить моделью?
– И в области духа тоже, – прогудела миссис Ботрайт. – И в области разума. Люди обрели немыслимые в древности идеалы. Этого просто нельзя отрицать. Понял бы ваш пещерный человек, что такое Красный Крест?
– Или Общество защиты животных от жестокого обращения? – добавил Ли Коффи. – Пещерный человек или его саблезубый приятель. А вы, фатум-рок. Трепотня! Если должен чего-то добиться – часто получаешь результат. Смелей бери препятствие. Я сейчас о бомбе…
– То есть бомба может не упасть нам на голову, – Розмари молитвенно сложила руки, – потому что завтра утром люди откроют нечто лучшее, чем здравый смысл? Кто может предсказать? Только не Этель. Она для этого…
– Слишком негибкая, – подсказал живописец. – Смерть тоже негибкая. Смерть – это оцепенение. Держите глаза открытыми, и вы удивитесь. – Таково было его кредо. Мистер Гибсон внезапно обнаружил, что напряглись мышцы вокруг глаз.
– Бомба упадет, если вы будете сидеть на заднице и этого дожидаться, – сказал водитель автобуса. – Я вам гарантирую. Но не все вокруг сидят, оцепенев, и твердят, что они такие умники, что угадали свою судьбу. Мы разберемся в последних новостях, оглянувшись на них лет через пятьдесят. Не раньше. На сегодняшний день обычно смотрят с тревогой. Происходящее всегда волнует. Так и должно быть. Но эти тенденции подкрадываются, как туман, который мы пока не замечаем.
– Согласен! – воскликнул художник. – Вы не способны увидеть даже то, что творится вокруг в вашем родном городе.
– А еще люди могут помогать друг другу, – сказала Розмари. Она сидела на коленях мужа, повернувшись к нему. – Я тому живое доказательство. Вы помогли мне, Кеннет, потому что захотели. Других причин не было.
– Наш ответ – за, – ответил художник. – Вы потерпели фиаско, Гибсон. У вас не хватило духу умереть, но оказалось достаточно здравого смысла не убивать себя под этим идиотским допотопным предлогом. – Он откинулся на спинку сиденья и скрестил ноги.
– Однако здравый смысл… – с сомнением протянул водитель автобуса.
Медсестра неожиданно прижалась лбом к его руке.
– Если вы понимаете, что были не правы, то должны немедленно признать! – потребовала миссис Ботрайт. – Это единственный путь вперед.
Все ждали.
– Из-за моего заблуждения я мог стать причиной смерти ближнего.
– Если это произошло с мамой или Джини, я тебе никогда не прощу, – предупредил Пол.
– Никогда не говорите «никогда». – Вирджиния подняла голову.
– Говорить «никогда» не научно, – поддержал ее водитель автобуса, наклонился и поцеловал в ухо.
Машина по кратчайшей кривой вылетела на бульвар. Никто не проронил ни звука. Воодушевление спало. Яд еще не нашелся. Они были бессильны.
Даже если на ошибках учатся, упрекают ответственностью, в неведении кроется надежда, в жизни – неожиданность, а в предначертании – провалы, бутылка с отравой и невинной этикеткой оливкового масла им не далась. Это было реальностью, а не миражом.
Глава XIX
Мистер Гибсон держал жену на коленях и испытывал сладостную горечь.
– Розмари, – прошептал он, – почему ты сказала, что не уколола палец иглой, хотя на самом деле уколола?
– Почему я так сделала? – Ее лицо стало мягче, и горечь ушла. Дыхание Розмари касалось его лба. – Не хотела, чтобы Этель узнала.
– Что узнала, мышка?
– Как сильно я люблю наш дом. – Она отодвинулась, чтобы заглянуть Гибсону в глаза. – У нее не было сострадания к моим чувствам. Пусть это сентиментально, но я не хотела уходить.
Гибсон крепко зажмурился.
– А ты, Кеннет, удалился от меня после аварии, – прошептала Розмари ему в волосы. – Что тебе наговорила Этель? – Он спрятал лицо у нее на груди, там, где билось ее сердце. – Я подумала, может, ты согласился с сестрой относительно якобы моего желания таким образом расторгнуть наш договор. Но ты и после этого был ко мне добр. Я ничего не могла понять.
– Это был несчастный случай, – пробормотал он. – Я же тебе говорил, мышка.
– Я тебе тоже много чего говорила, а ты как будто не верил. Этель – уважаемая тобою сестра, и я решила, что ты с ней согласен. Ты же сказал, что сам ничего не помнишь. Я испугалась. Она сбила меня с толку.
– Здесь направо, – велел Пол. – Туда. Третья подъездная аллея. – У Пола в голове крутилась всего одна мысль. Пол, который призывал к спокойствию, когда все волновались, теперь, когда другие успокоились, подогревал волнение. Оказывается, за его безукоризненными манерами скрывался довольно мрачный тип.
– Этель уже должна быть дома. – Розмари затаила дыхание и отодвинулась. Машина остановилась.
Гибсон открыл глаза и увидел слева крышу небольшого коттеджа в виноградной лозе. Это был дом, только больше не его. Он смутился и в безнадежном смущении догадался, что сам себя приговорил. Хромая, он с трудом поднялся на переднюю террасу Пола Таунсенда.
Им открыла живая и невредимая Джини и с нетерпением спросила:
– Вы его нашли?
– Это не та, – проворчал Тео Марш. – Не похожа.
Пол обнял дочь.
– Я так напугался, малышка, – выдохнул он. – Подумал, может, ты ехала в одном с ним автобусе и нашла отраву.
– Ради бога, папа! – Джини возмущенно вывернулась из его объятий. – Ты что, считаешь, я совсем?
– Как мама? – Пол отпустил дочь и бросился в дверь.
Никакого яда явно не было.