XX век как жизнь. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бовин cтр.№ 42

«Подписанты» могли бы радоваться. На XXIII съезде никакого пересмотра решений о культе личности не произошло. Произошло другое. И не на съезде, а независимо от съезда. Послехрущевское руководство, мало что меняя на верхних, официальных, парадных этажах идеологии, дало понять «местам», что желательно умерить антисталинские настроения, осадить «очернителей» нашей славной истории.

«Деятели интеллигенции» явно переоценили «принципиальную решительность» партии и народа, да и многих представителей интеллигенции. Брежнев понимал это и пользовался этим. В лучшем случае он закрывал глаза на контратаки сталинистов, на то, что значительная часть аппарата ЦК поощряла, поддерживала такие атаки.

Примеров сколько угодно.

Пропустили «сквозь строй» и ошельмовали великолепную, честную книгу А. М. Некрича «1941. 22 июня».

Вновь стали усердно перелицовывать, подгонять под «генералиссимуса» историю Великой Отечественной войны.

* * *

Приступили и к очередному переписыванию истории партии.

Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев, который «курировал» подготовку учебного пособия по истории партии, попросил меня дать оценку проекту программы по курсу истории КПСС. Программа — это значит то, чему и как будут учить студентов.

Приведу несколько выдержек из моих «Замечаний» (они были переданы Пономареву 17 июля).

«Ныне принято говорить о „патриотическом воспитании на героическом прошлом“. Причем предполагается, что чем больше мы будем говорить о победах и меньше о поражениях, тем эффективнее будет такое воспитание. К сожалению, это — опасное заблуждение. Скептицизм, нигилизм, неверие в партийные лозунги и программы, — а такая „болезнь“ существует, особенно среди молодежи, — вызваны отнюдь не тем, что мы много говорили о теневых сторонах истории КПСС и мало о светлых. Указанная „болезнь“ вызвана иными причинами. Молодежь теряет доверие к нам, становится циничной и скептической, когда она видит разрыв между словом и делом, нежелание говорить правду, недоговорки и лицемерие, когда она видит, что каждое крупное изменение в руководстве ЦК КПСС ведет к существенному пересмотру курса истории партии, и каждый раз это делается под лозунгами „объективности“ и „научного подхода“.

Я вынужден высказать эти самые общие соображения, ибо именно они определяют мою отрицательную оценку проекта программы в целом. Этот документ — шаг назад от тех позиций, которые уже завоевала наша историческая наука. Преподавать такую историю КПСС — значит не воспитывать, а разлагать студентов, подрывать у них веру в партию, в ее возможности и желание правильно оценить пройденный путь во всей его сложности и противоречивости.

Основные пороки проекта программы концентрируются вокруг вопроса о роли и значении И. В. Сталина. На первый взгляд именно здесь авторы проекта демонстрируют свою объективность: вновь появилось имя Сталина, отмечаются его „недостатки“, в списке литературы фигурируют его работы. Однако это лишь видимость объективности… Под прикрытием „объективности“ в проекте по существу оправдывается вся деятельность И. В. Сталина».

Завершая анализ конкретных сюжетов, который занимает несколько страниц, я пишу: «Проект программы даже не пытается подойти к культу личности как к определенному социально-историческому явлению, общему для многих, если не для всех, социалистических стран. Не ставится вопрос о его причинах, о живучести его последствий, — а ведь без всего этого невозможно научное изучение истории КПСС».

Три заключительных вывода:

«1. С научной точки зрения проект программы по истории КПСС несостоятелен, ибо он искажает историю партии, умалчивает как раз о тех проблемах, которые в последние годы находились в центре внимания историко-партийной науки и всей советской общественности.

2. С политической точки зрения проект программы вреден, ибо он ставит под сомнение искренность и последовательность партии в ее борьбе за преодоление культа личности Сталина и его последствий и может породить неверие в способности и желание партии объективно оценить свою собственную историю.

3. Со всех точек зрения проект программы будет воспринят прогрессивной мировой общественностью (в том числе и у нас, и в большинстве компартий) как попытка возрождения „сталинизма“. Об этом, кстати, уже говорилось в ходе обсуждения проекта программы.

Кому это выгодно?»

Чем кончилось дело, не помню. Наверное, нашли какие-то половинчатые решения. В принципе в этом и заключалась «линия»…

* * *

Брежнев, как и Косыгин, только после октябрьского пленума плотно занялся международными делами. И прежде всего — обстановкой в мировой системе социализма. Полемика с китайцами перевернула многие привычные представления. Стали все очевиднее расхождения интересов внутри социалистического содружества. В ряде братских партий усилились националистические тенденции. Мы все чаще стали сталкиваться с критическим отношением к тем или иным акциям СССР, к политике КПСС. Обо всем этом отдел докладывал руководству. Насколько я мог видеть, Брежнев внимательно штудировал наши бумаги (точнее, те, которые преодолевали сито помощников). Для самообразования были очень полезны визиты в братские страны. Даже сквозь плотный протокольный занавес всегда — при желании — можно было разглядеть что-то интересное. Много давали и беседы с коллегами, которые посещали Москву довольно часто.

К концу 1966 года у Брежнева появилась идея обобщить все сделанное, включая и контакты внутри международного коммунистического движения, и доложить пленуму ЦК. Такой пленум был проведен в декабре. Затем было решено на базе доклада («сократить и оживить») создать материал для партийно-советского актива. Работали в Завидове.

В Завидово я попал первый раз. Тогда это было очень скромное охотничье хозяйство Министерства обороны. Я еще застал гостевую книгу, где маршалы и генералы изливали свои охотничьи чувства. Жили все мы в двухэтажном доме улучшенного барачного типа. Малюсенькие комнатки. Только у Брежнева были апартаменты из трех комнат с балконом. Зато был довольно большой «зимний сад» — нечто вроде оранжереи, где росли пальмы, кактусы и прочая экзотика. Там стоял здоровенный стол, за которым мы и собирались для работы.

На первом этаже была столовая (она же — кинозал) и бильярдная.

Новая обстановка подействовала на меня: события каждого дня я записывал на отдельном листочке. Всего их пять: 22–26 декабря. Есть почему-то и листок от 19 декабря. Он посвящен боям вокруг Твардовского и кончается так:

«Атмосфера в литературе все более сгущается. Съезд писателей перенесли с декабря на май, чтобы „подготовиться“. Размежевание между, условно говоря, „Новым миром“ и „Октябрем“ — это отражение борьбы, которая подспудно ведется в обществе. К сожалению, в данное время верх берут охранительные, консервативные силы. Представляю себе название параграфа в „Истории СССР“ издания 2066 года: „Неосталинская реакция во второй половине 60-х годов“».

Из записи 22-го. Наличная команда: докладчик, Андропов, Пономарев, Александров (помощник докладчика), Загладин и Бовин. Брежнев уехал охотиться. Родился лозунг: «Тактически работать, стратегически отдыхать!»