XX век как жизнь. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бовин cтр.№ 163

Ответ. Мое главное пристрастие, „хобби“, если хотите, — это моя работа. Она мне всегда нравилась больше, чем собирание марок или рыбная ловля. Отсюда — первый круг чтения. Специальная литература, без знания которой невозможно поддерживать требуемый уровень профессионализма.

Соответственно, „последнее время“ отражено на моем столе — и на работе, и дома. Сегодня это два последних номера журнала „Тель-Авив“, книга А. Неера „Ключи к иудаизму“. Недавно прочитал „Воры в ночи“ А. Кестлера и мемуары Р. Эйтана.

Чтобы не терять связь с теорией, философией, продолжаю выписывать и читать „Вопросы философии“. У Шемы взял нашумевшую „Розу мира“ Д. Андреева. С опозданием в полжизни штудирую „Открытое общество“ К. Поппера.

С художественной литературой сложнее. Выписываем „Знамя“, „Иностранную литературу“. Плюс „Литературную газету“. Но времени катастрофически не хватает. Хорошо, Лена Петровна мне иногда пересказывает прочитанное.

Вопрос. Этот вопрос к вам не как к дипломату, а как к известному журналисту: что вы думаете о русскоязычной прессе в Израиле?

Ответ. Вы, само собой, можете спрашивать меня как „известного журналиста“. Но именно как журналист я не хотел бы быть судьей моих коллег, других журналистов. И поэтому отвечу дипломатически: у меня нет времени думать о качестве русскоязычной прессы в Израиле — я читаю ее.

Вопрос. Какой вопрос вы хотели бы задать самому себе?

Ответ. Неужели я так и не успею вновь стать стройным?»

Далее идет серия прощальных интервью. Первое из них, записанное М. Хейфецем для «Вестей», я для экономии места отредактировал.

«Я не очень верю, что можно научить журналистике. Грамоте можно научить, да и то, как убеждает чтение газет, — с трудом. Эрудицией можно загрузить. Но журналист — хороший, нужный людям журналист — появляется тогда, когда жизнь протащит его через свои университеты.

Причем я имею в виду не журналиста-репортера (собака укусила человека), не журналиста — ловца сенсаций (человек укусил собаку), не журналиста-очеркиста (текут мутные воды Сены, Темзы, Рейна и т. д.), а журналиста-аналитика. Я и себя не воспринимал как журналиста. Скорее как партийного работника, которого „бросили“ на журналистику. Или как ученого, для которого журналистика — нечто вроде прикладной социологии, прикладной политологии…

Выделю три момента, три „аксиомы Бовина“.

Первая. Надо знать то, о чем пишешь. Знать не приблизительно, а досконально. Есть журналисты, которые работают с „натурой“. Приехал, скажем, в Израиль или во Францию, поездил по стране, поговорил с политиками, с „улицей“ — и соорудил статью. У меня другой метод. Я работаю с „бумагой“ — изучаю документы, читаю книги, научные журналы. И затем, сидя у себя в кабинете, пишу. Пишу о политике Франции до поездки во Францию. И далее — Париж, встречи с министром иностранных дел, с коллегами… Тут — критический момент. Если я в кабинете не попал в точку, что-то недоучел, ошибся, вношу, конечно, коррективы. Но, как правило, „домашние заготовки“ не подводили. А „натура“ — материал для разукрашивания („как сказал мне министр иностранных дел…“) загодя сделанного анализа. Что так ценится редакторами и читателями. А для меня все эти „как сказал“ — лишь виньетки, бантики к тексту, который был результатом работы над бумагами.

Не надо бояться не угадать, ошибиться — вот главное для „прогнозиста“. Знания плюс опыт (интуиция) — и можно попробовать заглянуть за горизонт. Бывало, ошибался. Но чаще угадывал. Везло.

Вторая аксиома. Необходимо точно знать, что вы хотите сказать читателям. То есть под каким соусом, в каком ракурсе, пропустив через какую призму, вы считаете нужным изобразить реальное, действительное, хорошо вам известное (см. аксиому номер один) положение дел. Грубо, цинично говоря, вы должны всегда контролировать степень и характер искажения действительности. Иногда эта степень стремится к нулю, иногда достигает „точности наоборот“.

В данном случае я абстрагируюсь от нравственной оценки указанной аксиомы. Ибо сама эта оценка зависит от системы координат, в которой идет работа. Я лишь настаиваю на том, что в любом случае убеждения, взгляды, мировоззрение журналиста отражаются на его творчестве. И лучше понимать, знать это и отдавать себе отчет в содеянном.

И, наконец, аксиома третья. То, что вы хотите сказать людям, надо сказать так, чтобы было интересно читать и чтобы вам поверили. Если аксиома номер один сближает работу журналиста-аналитика с работой ученого, если аксиома номер два показывает его идеологическую ипостась, то аксиома номер три — это область собственно журналистского мастерства, профессиональной пригодности журналиста. Вы можете служить истине (или думать, что служите ей), что бывает редко, вы можете служить интересам (страны, группы, своим), что бывает гораздо чаще, но как бы то ни было, вы должны уметь убедить людей, заставить их поверить вам. Как минимум — заставить читателей отнестись к вам серьезно, задуматься над вашими аргументами.

Далее. Не следует слишком серьезно относиться ни к своей работе, ни к самому себе. Доказательства? „Вся наша жизнь — игра!“ И еще: если ко всему и, главное, к самому себе относиться серьезно, можно сойти с ума. Сказанное вовсе не означает, что можно работать кое-как, спустя рукава. „Коекакерство“ недопустимо! Но можно уметь видеть себя и свою деятельность как бы со стороны, с определенной дистанции и с хорошей дозой иронии…

Когда меня спрашивают, какова ваша специальность, отвечаю: я дилетант высокой квалификации. Из двух установок: знать все о чем-либо или знать что-либо обо всем — я выбираю последнюю. Так мне интереснее, веселее, если угодно, жить и работать. И тут начинается игра. Я симулирую узкий профессионализм. Если я пишу о Китае, то стремлюсь написать так, чтобы китаист видел во мне коллегу. Если об Антарктиде, то должно создаться впечатление, что я — за неимением там министра иностранных дел — беседовал с пингвинами. И так далее. Бывали иногда проколы. Чем-то, помню, специалист по Кот-д’Ивуар однажды был недоволен.

Кстати, здесь за пять с лишним лет я как журналист существенно дисквалифицировался. Сузился мой горизонт: дальше Израиля и его окружения вижу с трудом. Придется наверстывать. Хотя время становится все дефицитнее…

И последнее, самое-самое главное. Не помню уж где, но прочитал я про рабби Зусю из Аннополя. Он перед смертью сказал: когда я предстану перед Высшим судом, меня не спросят, почему я не был Авраамом, Яаковом или Моше… Меня спросят: почему я не был Зусей. Вот в этом вся штука. Главное — быть, оставаться самим собой. Иначе невозможно сохраниться как личность, сохранить самоуважение и уважение людей. Это трудно. Особенно журналисту. Иногда приходится — мне, во всяком случае, приходилось — кривить душой, наступать на горло собственной песне. Допуски неизбежны. Но тактика не должна превращаться в стратегию. Без этого стержня — оставаться самим собой — не может быть журналиста. Настоящего, разумеется…»

* * *

А это интервью брала Инна Стессель, очаровательная рыжая женщина из Хайфы.