Отель "Гонолулу" - читать онлайн книгу. Автор: Пол Теру cтр.№ 54

В двадцать два года Бадди устроился в Сан-Франциско на торговый пароход и впервые отведал незабываемый вкус тихоокеанских островов. Однако работа моряка нелегка, а Бадди был чересчур ленив, и его часто наказывали. Он мстил, как умел: липкий сыр на крышке люка, сигнал тревоги в предутренний час под дверью старпома и, конечно же, личная печать Бадди — искусственное дерьмо в тумбочках у всех офицеров.

Бадди понимал, чем дело кончится, и ждал этого с нетерпением. Его манили тихоокеанские порты, потрепанные и вконец развращенные войной. В Нумеа его списали на берег за нарушение субординации. Бадди только рассмеялся и принялся учить французский. В Новой Каледонии он одним из первых проник в планы Франции насчет Индокитая — шел 1952 год, и французы набирали туземцев в свою армию. Бадди хозяйничал в баре и содержал любовницу. Он предложил свои услуги ЦРУ. Наступила эпоха преуспеяния.

Перебравшись затем на Таити, Бадди снискал всеобщую любовь, торгуя контрабандным виски, и женился на шестнадцатилетней. ЦРУ разыскало не выполнившего своих обязательств информатора и потребовало деньги назад. Бадди тут же возвратил должок — две тысячи долларов монетками по центу.

Иной раз его розыгрыши, особенно затеянные со зла, ничем не отличались от мести. Бадди много играл в карты, отчаянно и, как правило, удачно. Карты принесли ему отель «Гонолулу», и Бадди сделал это заведение популярным, впервые пригласив на Гавайи таитянских танцовщиц и организовав постоянное шоу на веранде у бассейна. Друзья во главе с Леммо позавидовали Бадди и, чтобы сбить с него спесь, замуровали вход в его офис — попросту заложили дверь кирпичом и закрасили кладку.

Бадди с хохотом пробился сквозь стену. Размашистая шуточка пришлась ему по вкусу. Объявив приятелям войну, он насквозь пронзил телефонным столбом жилище Леммо: столб вошел в окно с одной стороны дома и вышел с другой.

Однажды Бадди послал Пи-Ви на Таити за черным жемчугом. На обратном пути повара задержали в аэропорту: Бадди позвонил в таможню Гонолулу и сообщил, что Пи-Ви — известный вор, специализирующийся на драгоценностях. Он продолжал от избытка чувств подкладывать приятелям свиней и уговаривать толстяков съесть «ленточного червя», выкопанного поутру в саду.

Он затеял издавать журнал для молодежи «Несовершеннолетние Гавайи»: как и таитянские пляски, это предприятие служило предлогом для того, чтобы знакомиться с красивыми и не слишком застенчивыми девушками, однако журнал скоро прогорел. Какое-то время гостиница процветала благодаря поистине дьявольской энергии владельца, но потом на Гавайях начали строиться новые большие отели, и «Гонолулу» оказался уже не в центре, а на окраине Вайкики.

Одной из лучших своих шуток Бадди считал тот розыгрыш, когда на прощальном обеде он притворился, будто истолок вместо перца прах Стеллы, но, конечно, куда более удачной проделкой стало воскресение из мертвых. Многие приятели утверждали, будто заранее догадывались, что Бадди вернется, но, по крайней мере, таким образом он сумел внушить Мизинчику страх божий и сделать ее послушной женой.

— Это мой друг, — сказал Бадди Мизинчику, кивнув в мою сторону. — Он написал книгу. Иди сюда, ангел, поцелуй его.

Она засмущалась. Глядя на ее никак не отмеченное жизнью лицо, уловив взгляд, которым это странное существо будто впервые озирало мир вокруг себя — озирало без интереса, скорее даже с отвращением, — я понял, почему Бадди называл ее ангелом: неопытная, невинная девочка, почти ребенок, еще не научившаяся тому грубому языку, на котором разговаривает с нами жизнь.

Своей позой, сгорбленными плечиками, девушка напоминала только что пойманную, нахохлившуюся птицу: она все еще дрожит от страха, сердце яростно колотится. Из-за маленького роста Мизинчик казалась моложе своих двадцати трех лет. Она носила футболку и джинсы, обтягивавшие узкие бедра и длинные паучьи ноги. Если женщину делает женщиной исходящий от нее соблазн, то трудно придумать что-либо более далекое от кокетки, чем мальчик-подросток, а она в своей бейсболке выглядела точь-в-точь как игрок младшей лиги.

— Вот забавно, — поделился со мной Бадди, — нынче утром она возилась в столовой совершенно одна. Наткнулась нечаянно на стол, ваза слегка покачнулась. Я в это время был внизу в сортире и слышал, как она твердит: «Извините!» Перед пустой комнатой извиняется. Трогательно, как по-твоему?

На лице Мизинчика не отражалось ничего, кроме юности. Улыбка была подкупающе доверчивой. Она радовалась, что Бадди взял ее в жены, держалась за его руку, словно еще одна дочка, пряталась в его тени, словно любимая собачка. Не так ли мы порой представляем себе ангелов?

— Разве она не прелесть?

В ту пору я ничего не знал о Мизинчике, а хотел знать все. Все мне узнать не удалось, но со временем я узнал достаточно много. Это было что-то вроде наглядного урока.

Дядя Тони, брат ее матери, тот самый, что привел девушку в гостиничный номер к Бадди и снял карточку ученицы с ее платья: «Тебе это не понадобится, Мизинчик», — был ее опекуном. Отец работал на фабрике в Маниле; Мизинчик жила с матерью и дядей Тони, с братом и сестрой в маленькой хижине в тесном трущобном предместье Сан-Антонио, на краю Себу-Сити. Дядя Тони стал ее первым любовником.

Тогда ей только сравнялось двенадцать. От сердца отлегло, едва девочка убедилась, что это дядя, а не кто-то чужой стоит на коленях возле ее матраса. «Это дядя Тони», — шепнул он. Матери не было дома: она работала в гостинице. Дядя сумел никого не разбудить, когда целовал ее, засовывая кисловатый на вкус язык ей в рот. Он просунул ей ладонь между ног, воткнул палец поглубже. Девочка лежала тихо, ошеломленная, считала про себя, стараясь успокоиться, надеясь, что это скоро прекратится.

Утром на столе появилась пара новых туфель в белой папиросной бумаге.

Мать только что вернулась с работы. Она велела:

— Скажи дяде Тони спасибо. Поцелуй его. Такой чудный подарок!

Она послушно поцеловала дядю Тони. Следующий раз наступил две недели спустя — мать работала по ночам неделю через неделю. Вернувшись домой из бара, дядя Тони принес ей розовые трусики и велел надеть. Ночью, когда малыши уснули, он выключил свет и приказал:

— Снимай!

Она не решалась, и тогда он сказал сердито:

— Кто тебе их подарил?

В темноте он прижался губами к ее губам и снова пустил в ход палец. Ей было неприятно, еще не прошла боль после первого раза — сильная боль, какой она никогда прежде не испытывала.

— Теперь можешь надеть. Это ведь подарок.

С тех пор всякий раз, когда мать уходила в ночную смену, дядя Тони укладывался рядом с племянницей на ее матрас.

— Держи! — говорил он. Она с трудом обхватывала пальцами эту теплую, набухавшую в ее пальцах штуку толщиной с ручонку ее младшего брата. — Крепче сжимай!

И снова этот липкий рот, настойчивый язык, дыхание, отдающее мясом и пивом. Сознание отключалось. Мизинчик принималась считать, считать до бесконечности. Она знала: через несколько минут все кончится, он оставит ее в покое. Только это всегда длилось дольше, чем она могла терпеть.