Миром правят Ротшильды. История моей семьи - читать онлайн книгу. Автор: Ги де Ротшильд cтр.№ 25

В дневное время следовало постоянно быть начеку! Здание, где находилось наше бюро, считалось весьма основательным, и нам запрещалось спускаться в бомбоубежище.

В метро, прорытом очень глубоко, мы были в безопасности. Выйдя на поверхность, мы тотчас же бросали тревожный взгляд на плакат, висевший возле контролера: зеленый цвет указывал, что все в порядке, красный служил сигналом тревоги. И все же нужно было выходить, напряженно прислушиваясь, и бросаться на землю, как только смолкал шум мотора приближающегося Фау-1.

Чтобы ехать на такси, требовалось мужество: поскольку машины продолжали движение, несмотря на сигнал тревоги, оставалось только совсем беззащитным отдаться на волю случая. Сами водители мне казались глухими или же ничего не соображающими. Лишенные какой-либо защиты от Фау-1, открытые для нападения более, чем кто-либо другой, они навсегда остались для меня символом спокойного мужества.

Моя память сохранила карикатуру того времени: старшие офицеры, беседующие торжественно и невозмутимо, и только их уши двухметровой длины выдают их беспокойство.

Позднее, после высадки союзников, появились и Фау-2; это баллистические ракеты слишком быстрые, чтобы их услышать; они настигают цель внезапно. Никакие средства ПВО не способны предупредить об опасности.

И тем не менее, жизнь продолжалась. Мы предпочитали бывать в ресторанах с залами, расположенными под землей; в других ресторанах мы старались не садиться за столики у окна, чтобы нас, по крайней мере, не засыпало осколками стекла.

Лондон в годы войны… Я никогда не забуду его облик, его атмосферу.

Всегда веселые, любезные, готовые разделить заботы других, англичане давали выход своим эмоциям только в мирное время. Они подспудно ожидали такого же поведения и от других. В противостоянии всем препятствиям, трудностям, разрушениям им удавалось скрывать под банальной рутиной повседневной жизни поистине героические поступки. «Храни себя в себе», – вспомнил я старый совет моей матери.

Для француза, страна которого только что потерпела сокрушительное поражение, и который потерял веру в свою судьбу, в таком поведении было что-то ободряющее, оно указывало путь, по которому стоило следовать. Мое воспитание в духе любви к англичанам, быть может, способствовало тому, что я принял эту модель поведения, но я замечал, что французы, поначалу растерявшиеся в этой безликой для них массе англичан, затем почти вопреки себе и своим склонностям перенимают эти спокойные, ненавязчивые добродетели. Они так же не обманывают, не жульничают, и если им нужны какие-то «текстильные товары», они не стремятся их купить где-то на «черном рынке».

Даже в самые тяжелые моменты войны британские власти старались не создавать у населения впечатления постоянного полицейского контроля, как будто они предпочитали смело игнорировать деятельность разведки и контрразведки. И все же немцы не ошиблись, отправив в Англию группу шпионов, typically British – типично британских. Но я никогда не слышал разговоров о комендантском часе, меня никогда не просили предъявить удостоверение личности, ни у кого из моих друзей – англичан или иностранцев – не спрашивали, куда или откуда они идут. Война не изменила уважения к гражданским свободам. И если мне доводилось видеть полицейских, это было единственно после бомбардировки… Этот народ умел молчать о своих политических разногласиях и выступить единым фронтом перед лицом врага…

* * *

Но я приехал в Лондон не для того, чтобы наблюдать поведение его жителей во время бомбардировок. Я находился здесь, чтобы участвовать в сражениях.

Первое время я не знал никого, кроме Жака Бенгена – еще с довоенного времени моего доброго друга, шурина Андре Ситроена. (Он работал в нашей фирме, проявил себя как человек умный и компетентный, и я назначил его директором фирмы САГА – филиала «Компани дю Нор».)

Несмотря на нашу дружбу, я лишь много позднее узнал, что Бенген сотрудничал с секретными службами. Заброшенный с парашютом во Францию, в Южную зону, он был задержан в поезде и отправлен в местную комендатуру для установления личности – какой-то незначительной неточности в его документах оказалось достаточно, чтобы вызвать подозрение. Он понимал, что нельзя поддаваться столь обычным в первые часы ареста отчаянию и растерянности, что сейчас необходимо найти и использовать любую возможность для побега. Увидев открытое окно, он прыгнул в пустоту. Но это заметили крестьяне и, приняв его за грабителя, выдали немцам. Боясь, что под пытками он может выдать известные ему секретные сведения, он проглотил яд, который всегда хранил при себе. Лишь после освобождения Франции от гитлеровской оккупации, когда поиски его еще продолжались, мне стало известно о героической смерти Бенгена.

С кем увидеться? К кому обратиться? Французы не были объединены в какую-то группу. Правда, существовал клуб, куда можно было пойти поужинать, где подавали сигареты с черным табаком, и где, общаясь друг с другом, французы старались сохранить свои традиции и обычаи…

У меня не было ни малейшего желания суетиться и лезть вон из кожи, чтобы попытаться занять какую-то политическую нишу. Я довольно скоро заметил, что все, кто в окружении генерала де Голля занимал сколько-нибудь заметное положение или обладал властью, старались держать на расстоянии тех вновь прибывших, которые могли занять их место или как-то им помешать. Инстинктивно каждый оберегал свое положение. Поэтому никто не предлагал мне ответственный пост, а я, со своей стороны, не участвовал ни в каких интригах или политических играх (я лишь мельком видел Гастона Палевски, которого хорошо знал) и ограничился одной только военной службой – область, где я сразу почувствовал себя на месте.

И все же проблемы иерархии в то время не существовало. Позднее исчез и остракизм, которому подвергали первые голлисты тех, кто прибыл в Лондон позднее. (Один мой приятель, присоединившийся к генералу де Голлю еще в июне 40-го года, до сих пор занимал скромную должность офицера-вербовщика. Он рассказал мне, что прибывшие в июле – того же года! – отпускали в свой адрес язвительные насмешки, считая, что они здесь уже так давно, что пора на что-то решиться!)

В 43-м году в Лондоне осталось мало военных. Наиболее опытные офицеры были направлены в распоряжение частей, участвующих в боевых действиях, в дивизию Леклерка или Африканский экспедиционный корпус. Другим выпало корпеть над документами в штабах или негласно заниматься «серьезными делами».

Теперь де Голль был уже не только командующим Вооруженными силами «Свободной Франции», но возглавлял, как мы говорили, «внутреннее сопротивление».

Мы узнавали о его деятельности от агентов, возвращающихся из Франции, которые делали отчет перед тем, как вновь отправиться в командировку, или же пока их не схватили секретные службы. Мне вспоминается шеф разведки Анри Френе, Люси Обрак… Я еще слышу голос актрисы Франсуазы Розе; это было в Уимблдоне, где я проходил стажировку, – невозмутимые английские офицеры плакали, слушая ее. Таким образом, мы знали о том, что происходит во Франции.

Вокруг «Свободной Франции» группировалось много иностранцев, например, тех, кто имел отношение к правительствам в изгнании – поляков, чехов, голландцев. Они носили то же походное обмундирование, и только по названию их страны и национальным знакам отличия на их мундирах можно было распознать этих людей. Для англичан все эти европейцы, находившиеся в Англии, считались «союзниками», людьми им равными и заслуживающими уважения.