Синагога и улица - читать онлайн книгу. Автор: Хаим Граде cтр.№ 62

— Береги там его, твоего мужа, чтобы он больше не лез в пекло, — с плачем кричала свекровь.

Но, посмотрев на зятя с его длинными холеными пальцами и острым сухим подбородком, Басшева не поверила, что мнение Асны будет хоть что-то для него значить. От мысли, что дочь не будет счастлива, ее потемневшие от гнева глаза тоже наполнились слезами, и она тихо спросила то, чего не должна была спрашивать в последнюю минуту прощания:

— Асна, как ты можешь оставить меня одну?

Дочь эта мысль явно мучила, но вместо того, чтобы уступить чувствам, она по своему обыкновению поморщилась и дала ответ, которого мать потом никогда не могла забыть:

— Ведь ты не остаешься одна, у тебя здесь есть друг, этот ребе Зеликман.

«Как бежит время!» — думала Басшева. Гавриэл уехал перед Швуэс, Асна — после Девятого ава ^[197], а теперь уже прошли Дни трепета ^[198]. Басшева все еще не могла понять, как это она за считанные месяцы осталась без обоих своих детей, чтоб они были здоровы. В прошлом году в это время, накануне праздника Кущей, к ним в гости приехал ее деверь Борух-Исер. Его план забрать Габика спустился с неба, — говорил потом реб Авром-Аба Зеликман и, как всегда, был прав. Из первых писем Габика стало ясно, что он не слишком счастлив у дяди, однако в последних письмах он уже просил, чтобы мама приехала к нему, и приехала как можно раньше, потому что у него и Этеле, старшей дочери дяди, дело идет к свадьбе. Он сообщил также, что своему ребе он написал об этом отдельно. В своих первых письмах бывший ученик даже не передавал ребе приветов от злости на то, что тот устроил так, чтобы он не смог больше работать у Виленчика в Солтанишках. Теперь же госпожа Раппопорт шла к лавочнику посоветоваться, ехать ли ей на помолвку сына.

Лавка реб Аврома-Абы была закрыта. Басшева остановилась и посмотрела на засов с висячим замком, как будто ей некуда было вернуться. Каблуки и носки ее туфель стоптались, но она не надевала другую пару обуви, точно так же, как не меняла пальто и черную шляпку, хотя ее платяной шкаф был полон одежды еще с тех пор, когда был жив ее муж. Сероватый дневной свет потемнел перед ее глазами, на лицо упали несколько дождевых капель. Вдова все еще стояла, застыв, у запертой двери: где она теперь сможет его встретить? После того как большая, холодная, как лед, капля ударила ее в висок, она вспомнила: в том же дворе, где расположены его лавка и квартира, есть и маленькая синагога, в которой он занимался с ее сыном. Там она сможет его найти! В последнее время он все чаще закрывал лавку посреди дня и уходил в синагогу. С тех пор как она его знает, он не изменился. Та же короткая седоватая борода, которая не стала со временем ни длиннее, ни седее. Та же одежда. И ей даже казалось, что, стоя в своей лавке за прилавком, он постоянно смотрит в одну и ту же святую книгу. Ему никогда не надоедало оставаться наедине со своими книгами. Ему надоедало быть среди людей. Так зачем же она ходит к нему с каждой своей заботой и отвлекает его от изучения Торы?

Басшева зашла в синагогу и действительно нашла его там сидящим над томом Геморы. Растерявшись от его не слишком дружелюбного взгляда и нахмуренного лба, она забормотала, что ее можно поздравить: Гавриэл становится женихом старшей дочери своего дяди и хочет, чтобы мать приехала на помолвку. Ехать ли ей?

— Мне Гавриэл тоже написал об этом, и вы, конечно, должны поехать, — проворчал реб Авром-Аба, и Басшева почувствовала укол в сердце от того, как нетерпеливо он ответил, без сожаления и колебаний, как будто для него ее отъезд не имел никакого значения. И все же она еще пыталась убедить себя, что, может быть, ей не стоит ехать. Ведь сын не спросил ее заранее, согласна ли она на этот брак. Он даже не написал, что за девушка его невеста. Будет достаточно, если она приедет на свадьбу, а не на помолвку. Кроме того, поездка за границу связана с хлопотами по получению международного паспорта.

— Разве существует такой закон, что мать обязательно должна присутствовать на помолвке сына? — говорила Басшева реб Аврому-Абе в надежде, что он смягчит свой приговор.

Он отвечал на это еще жестче, даже сердито, совсем не так, как было в его обычае, что она должна сделать все возможное, чтобы поехать на помолвку и остаться там до свадьбы.

Весь обратный путь на лице Басшевы играла деланая горькая улыбка. Она думала о дочери, которая писала из Парижа, что пока ее Мулик еще ничего не добился, «но в Париже живется весело, и я уверена, мама, что тебе тоже не грустно». Асна, конечно, имеет в виду то же самое, что она сказала при расставании: что у ее матери есть друг в лице раввина Зеликмана. И действительно, никогда раньше он не разговаривал с ней так недружелюбно, как сегодня. Может, он боится, как бы люди не стали говорить, что она слишком часто к нему захаживает?

Соседка по двору на Портовой улице вышла из ворот с поднятым зонтиком и посмотрела на Басшеву с сомнением: то ли это пани Раппопорт, то ли какая-то бедная женщина, которая только похожа на нее. Вдова вошла во двор и посмотрела вверх, на окна своей квартиры в третьем этаже, как будто сама сомневалась, живет ли она еще здесь. Ей казалось, что за гардинами всех окон живут счастливые семьи и только ее окна блестят немой тоской опустевших комнат. Зачем ей жить в доме с таким широким парадным? Такая невысокая и худая женщина, как она, могла бы жить в доме с низенькой узкой дверью. И зачем ей квартира с такими просторными комнатами, с такими высокими потолками и с зеркалом во всю стену? Чтобы, запихнув волосы под шляпку, смотреть на свое постаревшее лицо, прежде чем выйти на улицу? Для этого было бы достаточно и маленького зеркальца. Даже после того, как дети уехали, она все еще не торопилась распродавать мебель и всякую домашнюю утварь, потому что думала, что часть всего этого будет ей необходима для нового хозяйства… Может быть, реб Авром-Аба догадался, о чем она мечтает, и поэтому стал так недружелюбен с ней.

Басшева отперла дверь квартиры, и на нее дохнула загадочная тишина. Впервые она ощутила обиду на умершего мужа. Неужели Шлойме-Залман не понимал, что, когда дети воспитываются в богатом доме и обучаются в гимназиях, отец, даже лежа на смертном одре, не сможет добиться, чтобы сын посвятил себя изучению Торы, а дочь вышла замуж за ешиботника? Похоже, что и вдова из такого дома не подходит для человека, посвятившего себя Торе.

11

На протяжении десятка лет разведенный Зеликман не думал о повторной женитьбе. Раз он нашел, в соответствии с законом, дозволение жить без жены, мысль о женитьбе больше не проникала в пределы его мира, ограниченного синагогой, домом и лавкой, — и все это в одном дворе на улице Страшуна. Когда какой-нибудь обыватель спрашивал, знает ли он, что пишут в газетах, реб Авром-Аба отвечал, что человеку незачем знать все. Когда какая-нибудь соседка дружелюбно пеняла ему на то, что он не ходит на прогулку летними субботними вечерами, как это делают другие достойные евреи, лавочник отвечал, что охотно пошел бы, будь у него больше времени. Женщине приходилось смеяться: оптовики и рыночные торговцы привозят ему товар прямо в лавку, покупательницы сами берут то, что им надо, в то время как он не отрывает глаз от святой книги. Разведенный раввин говорит, что у него нет времени прогуляться в субботу вечером? Да что там так много учить в этой Торе? Кроме того, реб Авром-Аба никогда не заходил к соседям на кидуш и не приглашал их к себе. Он даже не позволял, чтобы какая-нибудь соседка что-нибудь приготовила ему, а женщины восхищались им: