Горячее молоко - читать онлайн книгу. Автор: Дебора Леви cтр.№ 45

Локтем я задела и опрокинула стакан. Меня тоже нервировал предстоящий визит топ-менеджера.

Гомес сделал вид, что не заметил стекающих на пол ручейков сока. Он повторно указал на нетронутые круассаны. Он нервничал, но я ему доверяла. От него исходили отцовские чувства.

Я попробовала круассан.

— Вам присуще определенное je ne sais quoi ^[9], София-Ирина.

— Правда?

Он кивнул.

Я жадно поедала круассан. Во мне проснулся аппетит, несопоставимый с моей ролью и комплекцией. Как только я расправилась с первым, Гомес предложил мне второй.

Я тряхнула кудрями.

— Нет, спасибо. Это вредно.

Гомес вновь покосился на компьютер, потом на меня.

— Вести неутешительные, — сказал он. — Я не могу заниматься лечением вашей матери. Сомневаюсь, что она когда-либо начнет ходить. У нее призрачные симптомы, они появляются и исчезают, как привидения. Физиологической основы у них нет. Пока вы были в Афинах, она постоянно заводила разговор об ампутации. По большому счету, в этом и заключается ее желание. Она настаивает на оперативном вмешательстве.

Меня разобрал смех.

— Она шутит, — сказала я. — Просто вы не понимаете йоркширского юмора. Мама вечно приговаривает: «Надо покончить с моими ногами». Расхожая фраза.

Гомес пожал плечами.

— Возможно, это и шутка, только, безусловно, угрожающая. Но я уже сказал вашей матери, что ничем не смогу ей помочь. Она потерпела поражение.

Он добавил, что в его обязанности не входит уговаривать ее взять свои слова назад и даже отказаться от желания отсечь некоторые части тела. Вместо этого он намеревается возместить значительную часть своего гонорара. Более того, он уже сделал распоряжение, чтобы нужную сумму завтра же перевели на ее банковский счет.

Как получилось, что Гомес ложно истолковал мамин черный юмор и отказался от нее, как будто она говорила всерьез?

Она моя мать. Ее ноги — мои ноги. Ее боли — мои боли. Я у нее единственная, но и она у меня единственная. Если бы, если бы, если бы.

— Я ничем не смогу ей помочь, — повторил он.

— Да она просто вас разыгрывает! — выкрикнула я. — Это же не в буквальном смысле говорится, не взаправду.

Кончиками пальцев Гомес дотронулся до подбородка.

— У вас на подбородке крошки, — сказал он.

— Это не взаправду! — еще раз прокричала я.

— Понимаю, с этим нелегко примириться. Однако ваша мать будет и впредь настаивать на ампутации: она уже нашла некоего лондонского консультанта и, более того, записалась к нему на прием.

Гомес объявил, что наша беседа закончена. Я должна понимать, что миссис Папастергиадис — не единственная его пациентка.

От потрясения мне даже не удалось встать. Вместо этого я воззрилась на верветку, скрючившуюся под своим стеклянным колпаком. Ярость моего взгляда могла разрушить ее последнее пристанище в кабинете Гомеса. Я освобожу ее, а она бросится в море и утонет.

Золотые зубы Гомеса открылись во всей красе.

— Сдается мне, вам хочется освободить нашего малыша-примата, чтобы он порезвился в кабинете и почитал мое собрание ранних изданий Бодлера. Но прежде вам нужно освободить себя от этого стула; дверь вот там. — Голос его зазвучал непривычно жестко. — Отправляйтесь-ка с рюкзаком в горы. Ни в коем случае не перенимайте материнскую хромоту и не примеряйте на себя то, что принадлежит ей одной. — Он указал на мои руки.

Я все еще держала мамины туфли, отделившиеся от ее ног.

________________

Вчера красавица гречанка увидела трех кур, каждая из которых была за одну ногу привязана к дереву во дворе сеньоры Бедельо. И расплакалась. Это душевная боль. Тревога. Из-за жары умерло четыре цыпленка. Пусть она думает, что никто не замечает ее мук и страдальческой, шаркающей походки. Рядом с ней, как война, гремит взрывами любовь, а она не признает, что сама это начала. Притворяется, что безоружна, но любит дым. Любовь — это не все, что ей нужно, хотя у нее нет даже того, кто под звездами взял бы ее за руку и сказал «лунный бог». Ей нужна работа. А у меня других дел масса.

Лежу голышом на Пляже Мертвых. «Плайя де лос Муэртос». Над левой бровью впился крошечный осколок стекла. Не знаю, как он туда попал. «Плайя де лос Муэртос» — нудистский пляж. Для тех, кто хочет обнажиться, никакого укрытия не предусмотрено. Две стройные девушки лет семнадцати плавают нагишом в прозрачном бирюзовом море. Между ними плавает безобразный лохматый пес. Выйдя из воды, девушки начинают искать выброшенные на берег палки и вбивают их, как колышки для палатки, в сверкающую белую гальку. На эти палки они натягивают зеленое парео; получается тент, под него, в тень, заползает собака, а девчонки жарятся на солнцепеке. Одна извлекает на свет бутылку воды и наливает в миску, чтобы напоить пса. Гладит лохматую шкуру — и пес начинает выть.

Пес воет.

Его гладят, а он все равно воет.

Воет просто так.

О лучшей жизни и мечтать нельзя, а он все равно воет.

Это собака Пабло. Восточно-европейская овчарка. Немецкая овчарка. Из школы дайвинга. Я где угодно распознаю этот вой. Собака Пабло жива и воет на Пляже Мертвых.

Одна из девушек достает расческу и водит ею сверху вниз по длинным мокрым волосам. Видимо, эти ритмичные движения успокаивают взволнованное животное. Пес принимается лакать воду из миски. Девушка расчесывает волосы, а пес лакает воду.

Уделив достаточно внимания своему несчастному питомцу, девушки прислоняются спинами к его дышащему мокрому телу. Их лица устремлены к горизонту. Голый мужчина лет тридцати вместе со своим малолетним сыном запускает в море «блинчики». Почувствовав на себе взгляды голых девиц, он отворачивается от их красоты и вдруг швыряет в море увесистый камень. Он демонстрирует девушкам свою силу, а те притворяются, что не замечают, но на самом деле все-то они заметили. Мужчина — отец. Стоит рядом с сыном, принеся клятву верности неизвестно кому. Быть может, его заарканила такая же красотка, как эти две, не стесняющиеся своих тел, поглощенные своими спутанными мокрыми волосами. Он уже попался в силки, но не прочь попасться еще раз. Это охота. Единственный вид охоты, в котором жертва хочет, чтобы на нее выскочили и набросились хищницы.