Подношу Джулиэт к груди и с восхищением наблюдаю, как быстро она находит сосок и с какой готовностью берет в ротик. Ощущаю до боли знакомое покалывание. Прямо чувствую, как начинает вырабатываться успокаивающий, умиротворяющий гормон окситоцин, как и положено у кормящих матерей. Глажу Джулиэт по головке и шепчу:
– Ах ты моя хорошая.
Вспоминаю, как она кушает и как круглые карие глазки смотрели на меня с непередаваемым умилением и любовью. Дочке нужна я, и только я.
Но вместо нежности вижу только досаду, раздражение. Голубые глазки глядят недоверчиво, даже обиженно, будто я ее обманула и разыграла. Джулиэт разражается сердитым плачем. Пытаюсь взять дочку удобнее. Должно быть, она просто не сумела как следует ухватить сосок. Перекладываю Джулиэт из руки в руку, предлагаю обе груди по очереди, а когда и это не помогает, перехожу на диван. Ложусь на спину и кладу Джулиэт себе на грудь. Это называется биологическое кормление, самый естественный, природный метод. Способ подсказала консультант по грудному вскармливанию Энджела, к которой пришлось обратиться, когда Зои отказывалась брать грудь.
Решаю – если и этот метод не сработает, надо будет позвонить Энджеле и спросить совета. Она выезжает к пациентам на дом, не откажется и сейчас. Научит, как нужно держать Джулиэт, чтобы она кушала, и еще раз покажет, как делать специальный массаж груди, от которого увеличивается приток молока. Тогда все будет в порядке, и Джулиэт станет кушать хорошо, как раньше.
Вдруг из коридора доносятся громкие, торопливые шаги. Мысленно ругаю последними словами Дженнифер. Опять проскользнула вместе с кем-нибудь в здание, но на этот раз даже позвонить не соизволила. А это уже называется незаконным проникновением и смахивает на нападение, думаю я, пытаясь вспомнить, куда положила швейцарский армейский нож.
Лежу, раскинувшись на спине в спущенном до пояса черном креповом платье, а Джулиэт трепыхается у меня на груди, как рыбка, выброшенная на берег. Судя по выражению крошечного личика, вот-вот снова раскричится.
Добежать до спальни и спрятаться не успеваю. Через секунду после того, как Джулиэт издает душераздирающий вопль, деревянная дверь распахивается. На пороге стоит он и окидывает растерянным взглядом мой наряд и засохшие струйки макияжа на лице. Рот округляется, брови взлетают на лоб. Волосы растрепаны и торчат в разные стороны.
Сердце забилось быстро-быстро, голова закружилась. Джулиэт кричит мне в самое ухо и дергается так, что становится трудно ее удержать.
Нет, пришла не Дженнифер. Из командировки вернулся Крис.
Уиллоу
Мы с малышкой доезжаем на автобусе до Чикаго. Руби, ее зовут Руби, напоминаю себе, высаживаясь на вокзале и выходя на шумную городскую улице. Погода в тот день была холодная и ветреная. Ах да, Чикаго ведь называют «городом ветров», думаю я, вспоминая дни, проведенные с Мэттью в библиотеке Омахи. Я ведь тогда нарочно выискивала всякие факты про Чикаго.
В жизни не приходилось бывать в таком городе. Повсюду так и кишат толпы народу, на дорогах видимо-невидимо машин и автобусов, а многоэтажные здания взмывают вверх. Кажется, вот-вот дотянутся до облаков. Припоминаю, что такие дома называются небоскребами. Теперь понятно почему. Оборачиваюсь и вижу монументальное сооружение высотой в сотню этажей, утыканное антеннами. Должно быть, раза в два-три больше, чем самое крупное строение в Омахе.
Очень быстро соображаю, что идти мне некуда. Прохожие время от времени поглядывают на меня, но не с сочувствием, а скорее с раздражением или осуждением. А то и вовсе скользят равнодушными взглядами и сразу отворачиваются.
В первое время пряталась вместе с малышкой в темных переулках и сидела на мокром от дождя тротуаре, прислонившись спиной к покрытым плесенью кирпичным стенам или запертым, а то и заколоченным дверям. Рядом стояли вонючие мусорные баки, а случалось, совсем близко к нам пробегали крысы. Смотрела на металлические ступеньки пожарных лестниц и пыталась сообразить, что делать. Укрытие покинуть не решалась. Была уверена, что Пол и Лили Зигер идут по нашему следу. Иногда даже казалось, будто нас вот-вот настигнет Джозеф. Но потом, через день-два, сказала себе, что в Чикаго миллионы людей. Здесь мы с Руби легко затеряемся и никто нас не найдет. А что касается Джозефа, то он и вовсе убит, а значит, его можно больше не бояться.
Когда перестала беспокоиться из-за Зигеров и Джозефа, на смену пришли другие тревоги. Как раздобыть пропитание, где ночевать? Деньги, которые дал Мэттью, уже почти закончились. Днем на улице было промозгло, а ночью – еще холоднее. Да и ветры здесь дули такие, что едва с пути не сносили. Через день-два поняла, что придется искать еду в мусоре. Когда закрываются рестораны, объедки выбрасывают в ведро. Затаившись в переулке, чтобы никто не заметил, стояла и ждала. Молилась, чтобы малышка не заплакала. А потом ныряла в бак и искала, чем поживиться. Оставшиеся деньги на себя не тратила – приберегала для Руби, чтобы хватило на молочную смесь.
На улице жить было страшно. Боялась очень и очень многого, но сильнее всего опасалась, что с Руби может случиться что-то плохое. Не хотела причинить малышке вред. Я просто делала то, что должна была. Исполняла обещание, данное маме. Приходилось повторять себе эти слова много раз, когда малышка всю ночь вертелась, кряхтела и плакала, пока наконец не забывалась сном.
В Чикаго мне все нравилось – и огромные здания, и то, что меня там никто не знает, а значит, и не найдет. Но в самый большой восторг меня в «городе ветров» приводила железная дорога. Рельсы тянулись прямо над городскими улицами, а потом вдруг ныряли под землю. Даже решилась истратить кучу денег на проездной билет, чтобы мы с Руби могли кататься, сколько пожелаем. Садились всегда на станции линии «Л», на нее же и возвращались, чтобы не потеряться. Много раз повторила в уме: «Л», «Л», «Л», чтобы не перепутать с какой-нибудь другой буквой. Когда день был холодный или дождливый или нам с малышкой было нечем заняться, садились в поезд и ездили туда-сюда.
Скоро обнаружила, что на одной из станций коричневой линии есть библиотека. На карте было так и написано: «Библиотека». Сразу решила, что это знак.
Однажды прохладным, промозглым апрельским днем поднялась по ступенькам на платформу станции. Мы с малышкой уже провели в Чикаго неделю – может быть, две. Чтобы девочка не замерзла и не промокла, прикрыла ее пальто. Пока ждали поезда в окружении мужчин и женщин с огромными зонтиками, портфелями и сумками, другие пассажиры смотрели на нас, показывали пальцами, шептались. Говорили и про ребенка, и про меня. Отводила взгляд, делала вид, будто не замечаю, прикрывала лицо волосами, чтобы не видеть, как все они разглядывают меня, тычут пальцами.
Первый поезд оказался слишком сильно набитым. Толпы мне не нравились. Неприятно, когда тебя вплотную прижимают к незнакомым людям так, что чувствуешь аромат их духов или шампуня. А самое худшее, что они, в свою очередь, ощущали вонь моего давно не мытого тела и помоев из мусорных баков, возле которых мы с Руби спали.