— Какая тебе разница? — переспросил Касым, шагнув вперед и выпрямившись в свой полный незначительный рост. Хорошо помня инсинуации Таука насчет его храбрости и находясь в обнадеживающей близости к великану, решил, что пора проявить хваленую агрессию или хоть продемонстрировать нечто подобное.
— Я спрашиваю, из какой дыры вы явились? — повторил стражник.
— А ты сам из какой дыры? — Касым сжал кулаки.
— Сдай назад. Сейчас же сдай назад.
— Никогда никуда не сдаю.
— Ну-ка, сдай, или я…
Таук, многозначительно кашлянув, явил из тени свою впечатляющую бычью фигуру, продемонстрировав деликатнейшую угрозу, искусно напомнив о первичной непосредственной силе, так точно рассчитав намек, что его почти можно было принять за простое инстинктивное движение.
Оба стражника замерли одновременно перед размерами и благородным жестом Таука, предоставлявшим им хотя бы возможность ретироваться, не ударив лицом в грязь.
— Мы из мечети Русафа, — дипломатично пояснил Юсуф. — Да сохранит Аллах мечеть Русафа. Там мы остановились. А сейчас идем к таверне Святого Георгия в Шаммазии. Вот и все. Никаких кордонов не видели. Если прорвались, то случайно.
Стражники выпучили на него глаза.
— Чистая правда, — заверил он, пожимая плечами, — истинная.
Стражи слегка опустили оружие: видимо, они не были настроены на физическое столкновение.
Касым сразу истолковал этот жест как сигнал отступления.
— Ну и ладно, — сплюнул он. — Найдем другую стену, чтоб помочиться. Сюда, ребята! — добавил он, разворачиваясь. — Некогда мне тут с шуртой точить лясы. У меня с евреем назначена встреча. — И снова пошел вниз по переулку. Стражники инстинктивно шагнули, желая остановить его, но сразу же сами остановились, так как направлявшаяся в баню процессия, евнухи и прочие, благополучно проследовала.
Остальные члены команды один за другим покорно зашагали за капитаном. Стражники только беспомощно смотрели им вслед.
— Мошенник, — пробормотал один, сунув боевой меч за шипованный форменный пояс.
— Пробьет их час, — буркнул другой. Стандартное решение представителя службы безопасности, потерпевшего неудачу.
Священник поторопился принести доску для игры в нарды.
Команда добралась до таверны в темном переулке Дар-аль-Рум у впечатляюще расписанной якобитской
[38] церкви с дверями из черного дерева с позолотой, рядом с которыми стояла дакка — деревянная скамья под балдахином для ожидающих и служителей. Воздух вибрировал в приближении бури.
— Вы, червяки, тут сидите, — приказал Касым. — Не навлекайте неприятностей на свою голову.
— Похоже, дождик будет, — проворчал Таук.
— Ну и хорошо. Помыться вам не мешает.
— Я на улице под дождем не останусь.
— Знаешь, как говорят в тавернах: шестеро — это уже бандитская шайка.
— Нас всего пятеро.
— Может, шестой уже там, кто знает?
— Тогда и так уж бандитская шайка.
Касым вздохнул:
— Долго я там пробуду? Поболтаю с евреем, может быть, выпью стакан вина и вернусь, глазом моргнуть не успеете.
— Налакаешься, вот что.
— Я никогда вообще не пьянею, — заявил Касым, с опозданием сообразив, что Таук с ним спорит. — Это ты напиваешься вдрызг, хоть размером с кита. Опрокинешь стакан и блюешь. Что тогда еврей подумает? Евреи страшилищ боятся.
Уродливая внешность всегда мешала Тауку чувствовать себя на равных с другими людьми. И Касым этим воспользовался.
— Ладно. Радуйтесь, если я вообще выйду после таких оскорблений.
Он вдохновенно свистнул, распахнул дверь и исчез.
Таверна была двухэтажной, с вентиляционными отверстиями в сводах, пышно украшенная цветами, сверкающими изразцами. В центральном пивном зале мальчик-раб, держа в руках расписной кувшин и яркую вышитую салфетку, обслуживал шестерых мужчин, раскинувшихся на подушках и плетеных матрасах. В подвешенной на кожаных ремнях кабинке другой юноша деловито выжимал под прессом виноградные гроздья. Атмосфера приятная, но порочная — выпивка официально наказывается восьмьюдесятью ударами плетью, хотя шурта в принципе закрывает глаза, болтливые веселые посетители одновременно утоляют многие аппетиты. Когда Касым вошел, вино булькало, сыра и лепешек было в достатке, беззастенчиво велись азартные игры — один мужчина стоял на голове на пари, — кипело веселье: дхаррат пускал газы, сбивая с цветов лепестки, впрочем, большого внимания не привлекал, ибо это искусство давно устарело.
— Глазам своим не верю! — прокричал чей-то голос. Это был Адин, хозяин таверны, одетый в традиционную пятнистую джуббу виноторговца. — Аль-Басри! — просиял он. — Морская крыса! Слава Аллаху, вновь приведшему тебя в мой дом! — Он проскользнул по залу, сердечно приветствуя Касыма.
— Мир тебе, и все прочее, — сказал искренне польщенный Касым, честно забывший имя этого мужчины. — Давно мы не видались?
— С момента крещения моего сына.
— Сколько ему сейчас?
— Уже причащает.
— Причащает?
— Прислуживает по праздникам в аль-Джатилике.
— Ну да? — заморгал Касым. — Проклятие, я и правда состарился.
— Возмужал! Кто пьет вино, никогда не стареет.
Касым рассмеялся:
— А ты тут процветаешь?
— Хотят утопить нас в налогах, но мы пока держимся на плаву.
Морская аналогия прозвучала приятно.
— А церковь?
Единственная реально запомнившаяся Касыму деталь заключалась в том, что Адину грозило отлучение из-за причастности к проституции.
— Ба! — махнул рукой Адин. — Церковь обнаружила, что кровь Христова с неба дождем не льется.
— Я такого никогда не видел. Стало быть, ты ее поставляешь?
— Угу, в виде вина. И прочее по мере необходимости.
— А Мириам? — Касым подвинулся ближе. — Все поет?
— Увы, Мириам получила другую работу. Даже в таком возрасте на ее услуги большой спрос.
— Спрос большой не только на ее услуги, — попробовал слегка пошутить Касым, и хозяин таверны расхохотался от всего сердца.
— У нас недавно появилась другая певица, может быть, тебе понравится. Многие мужчины жаждут ее улыбки. Может, выкроишь время ее позабавить?
Касым призадумался, чувствуя искушение. Воин весь день терзался: сперва из-за сказительницы, невидимой на приапическом толстокожем животном, потом из-за запахов, оставленных драгоценнейшей Зубайей, и высокой порученной миссии, возбуждающего кофа, прелестных красавиц из сказки мальчишки-раба, подмеченной по дороге в таверну грудастой девки, шлявшейся по улице в чем мать родила. Это уже почти нестерпимо. Сексуальный аппетит Касыма ненасытен, он никогда не ходит в плавание без своей «специальной подушки» в виде гигантского баклажана, которую откровенно называет третьей женой «без нытья и без месячных». На твердой земле первым делом спешит влезть на какую-нибудь жену, шлюху, рабыню, дикарку, а если не удастся, то и на соломенное чучело, которое можно из-под полы купить в порту Сираф. Он без конца хвастался своими мужскими достоинствами, волнуя остальных в открытом море сладострастными откровениями. Доведенный до точки воспламенения голой бабой на улице, он предвкушал прелести пропорционально сложенной Мириам, которую однажды довел до экстаза и воплей всего за двадцать дирхемов.