Шехерезада - читать онлайн книгу. Автор: Энтони О'Нил cтр.№ 22

В конце смертоносного периода обольщения царь Шахрияр назвал ее «целомудренной, чистой и благородной». Оглядываясь назад, признала, что в тот самый момент и решила его сокрушить. Как вернуть себе целомудрие? Каждую ночь он ее щупал, тискал, щипал, резал лезвиями кожу, вырывал пучки волос, совал во влагалище рукоятку меча, приказывал палачу на глазах у нее рубить головы ягнятам, заставлял ее делать такое… о чем невозможно сказать. В то же время творимые безобразия быстро сказывались на его собственном рассудке, отчего он легче поддавался чарам. Она быстро сообразила, что его действительно свело с ума величайшее унижение — измена первой жены, — вообще унижение в принципе. И, естественно, стала вставлять в сказки неверных жен с ничего не подозревающими мужьями, включая царицу Лаб, хищницу, охотившуюся на мужчин, которая превратилась в белую голубку, чтоб ее оседлал черный дрозд, и, остро чувствуя болезненную реакцию, не могла не заметить, что такие истории чрезвычайно его интригуют, приводят в возбуждение, он открыто начинает их требовать как прелюдию к любовному акту. После чего соитие было особенно бурным. Больше того, она убеждалась, что себя он уподобляет не мужьям, а женам. Смысл абсолютно ясен: именно их аппетиты соответствуют его собственным. Поэтому принялась пробовать другие варианты: цари-тараны, несправедливо казненные достойные девы, соблазнительные юноши. Его разжигал позор, ревность, предостережения — все что угодно. Через два года после женитьбы она могла откровенно восхищаться физическим сложением торговцев во дворе перед царским дворцом, и он только ворчал. Через пять лет, выходя в город, наслаждалась услугами симпатичного кузнеца в дальней комнатке среди копий и пик, и царь, узнав об этом, лишь ежился. Через десять лет напропалую заводила любовников, о чем было известно всему Астрифану, и он ничего не мог с ней поделать. Теперь можно бесстыдно флиртовать с самим Гаруном аль-Рашидом. Не то чтобы ей действительно нужен халиф, просто она не знает другого пути. Терзать мужа не менее важно, чем удовлетворять потребности тела; кроме того, речь идет о возмездии. Даже сам царь считает наказание справедливым Дуньязада поспорила, бы, но тогда ее одолевали сомнения и страхи. В любом случае, если это не нравится Шахрияру, что он может сделать? Что осмелится сделать? Ему конец. Он развеялся облачком дыма.

— Потушите огни, — приказала Шехерезада компаньонам, которые мокрыми выскочили из бассейна — Я хочу видеть звезды.

Привыкла нежиться в бассейне одна, в темноте, созерцая небо в отверстия в потолке. Евнухи покорно загасили курильницы с благовониями, удалились в парную, после чего бассейн освещало лишь тусклое пламя в топке. Шехерезада оторвалась от стенки, оттолкнулась ногами, поплыла вверх животом среди лепестков, загребая руками, выплыла на середину бассейна, безмятежно плескаясь в полной невесомости, ища глазами звезды. Увы, их закрыли плотные дождевые или песчаные тучи. Послышалось, как что-то каскадом сыплется на купол. В серьезную непогоду можно застрять в бане, словно в ловушке — не так уж и плохо.

Со вздохом она опустила усталые веки, с радостью просто держась на воде. Ей хорошо знакомо искусство продлевать момент, не думая о будущем. Настоящее — вот ее царство. Она устала, ей нечего больше доказывать. Она выжила. Никто так не жаждет жизни, никто так ее не заслуживает.

Плавать, засыпая и просыпаясь. Плавать, как труп…

По крыше забарабанило громче, буря грянула в полный голос. Из парной доносились приглушенные крики, стоны. Видно, евнухи языками ласкают прислужниц. Раздается рокот, звуки разрываемой ткани, издали приближается гром. Пламя в котельной погасло, вода быстро остывала.

асым, подобно Аврааму, сделал обрезание — по его утверждению, по крайней мере, — в том возрасте, когда смог отпустить бороду. Заплатил проститутке для утешения при опухании, глотнул вина, взял кинжал, вспорол могучего воина от головки до мошонки. Содрал крайнюю плоть, как банановую кожуру, скормил собакам, прижег рану над горшком с углями. Говорит, волдыри были больше собственных яиц. С каждым повторением история звучит все ужасней.

Он долго страдал, отрекшись от христианства, хотя сохранил все до капли обычаи немытого тимми. Ел свинину и моллюсков, выбирал крошки из бороды, плевался, мочился у всех на виду, приставал к женщинам, редко мылся после соития. Вино тоже любил, никогда не выходя из порта без личной фляжки, которая его ублажала одинокими ночами. Однажды пытался соблазнить Исхака, размахивая чашей у него перед носом, надеясь, что тот не устоит, после чего его можно будет разоблачить: возможно, он себя наказывает за невоздержанность. Но услыхал от аскета единственный, типично мрачный ответ: «Я пью только то, что все пьют: круговую чашу смерти».

— Этот самый угрюмый придурок… — проворчал Касым, когда они без Исхака шагали через спящий квартал Русафа. — Как его там?

— Исхак, — подсказал Юсуф.

— Точно, Исхак. Во всяком случае, так он себя называет. Знаешь, аль-Аттар не догадывается, откуда он взялся. Хотя есть у него подозрения. Думает, будто он трахает мальчиков, или что-то такое.

— Неужели?

Касым считал педерастов выродками.

— Я тебе говорю. А теперь этот хрен возомнил себя чересчур благородным, чтоб с нами развлечься. Почему бы немного не выпить, отметив событие? После всего, что нам пришлось вытерпеть? После тяжкой работы? Неужели мы этого не заслужили, не имеем права согреть кишки, вскружить голову? Что Пророк — мир ему, — сказал насчет вина?

— Не припомню, — дипломатично ответил Юсуф, хорошо зная, что Касым имеет в виду лично им придуманное правило не принуждать моряков к воздержанию.

— Повезло ему, что мы не ушли прямо сразу, не бросив его. Неужели думает, будто это кого-то волнует? В самую последнюю очередь.

Впрочем, могу сказать, такова его цель — у меня безошибочный нюх на подобные вещи. Хочет остаться в Багдаде. Тут его дом. Я и сам хотел его вышвырнуть, словно кусок дерьма. Просто пнуть, пускай катится.

— Думаешь, мы сможем это сделать?

— Почему бы и нет? Ты боишься?

— Не боюсь, — заявил Юсуф.

— А тогда почему?

Юсуф помедлил в нерешительности перед ответом.

— По-моему, он просто ждет, когда пламя погаснет само, вместо того чтоб его задувать…

— Какое еще пламя?.. — насупился Касым. Иногда, говоря об Исхаке, он теряется в неизвестности, как будто сам предмет затуманивает рассудок.

Буря еще не грянула, Шехерезада еще не отправилась в баню, когда команда шагала к таверне святого Георгия в Христианском квартале, где была назначена встреча с загадочным Батруни аль-Джаллабом, хранителем тайны кофа. Уже опаздывая, Касым скакал весело, радуясь мысли, что заставил еврея ждать. В конце концов, если аль-Аттар рассказывал правду, то еврей прохвост, не заслуживающий никакой милости. А если разозлится, то где, как не в таверне, заглаживать вину. Касым обещал остальным приберечь фляжку, чтоб потом вместе отметить, после встречи прокаруселить всю ночь, стуча в двери, издавая громкое ржание мулов, заглянув на Свечной рынок со шлюхами в красных коротеньких панталонах.