– В этом твоем замечательном Бамберге пару лет назад горожане затеяли охоту на оборотней, – проворчал Якоб, сидящий рядом с братом в задней комнате трактира. – Или забыл уже? Когда людей охватывает страх, они звереют, как шершни под конец лета. И так повсюду. А теперь, будь добр, сядь, и мы спокойно поговорим.
Бартоломей тихо выругался и неохотно опустился на свое место. Остальные палачи тоже с трудом скрывали возбуждение. Они сидели за длинным столом, кричали, переругивались и говорили наперебой. Утром Михаэль Дайблер созвал всех на очередной совет в Ау, но, как и в прошлую встречу, речь пошла не о жалованье или указах курфюрста, а последних событиях в городе. О событии, которое потрясло палачей, как никакое другое.
О смерти мастера Ганса, двенадцатого члена Совета.
– Тишина! – прокричал Дайблер. – Якоб прав. Давайте успокоимся и вместе обсудим, что нам делать.
Комнату постепенно заполнял табачный дым, возле стены рассаживались ученики и подмастерья.
– Что нам делать? – Иоганн Видман из Нюрнберга язвительно рассмеялся. – Я тебе отвечу, Дайблер. Мы распускаем этот Совет, собираем вещи и убираемся отсюда, пока еще кто-нибудь не оказался на эшафоте.
Некоторые из палачей согласно закивали.
– Но кто вам сказал, что с мастером Гансом расправились разгневанные горожане? – заметил Филипп Тойбер. Куизль знал его как человека спокойного, вот и теперь палач из Регенсбурга проявлял рассудительность. – Если я правильно понимаю из всего сказанного, Якоб и Михаэль считают, что Ганса прикончил тот же самый человек, который убивает девушек.
– И с чего бы этому подонку убивать Ганса? – возразил Йорг Дефнер из Нёрдлингена. Старый и опытный палач с повязкой на глазу, он редко высказывал свое мнение на собраниях. – До сих пор он, как ты сам говоришь, убивал только молодых красивых девиц. А мастер Ганс и не красив, и уж точно не девица.
Якоб вынул трубку изо рта и прокашлялся. Он понял, что сейчас необходимо убедить остальных.
– Я думаю, Ганс что-то выяснил, – произнес Куизль твердым голосом. – Возможно, он знал убийцу. Не знаю, откуда и почему, но он сам намекал на это. Ганс оказался в Мюнхене на день или два раньше нас и наводил справки. Фукс может это подтвердить.
Маттеус Фукс, палач из Меммингена, кивнул.
– Я сам его видел. Ганс расспрашивал о какой-то рыжей девице. Возможно, той самой, которую потом нашли мертвой в Мельничном ручье.
– А потом, на кладбище при церкви Святого Креста, Ганс болтал про какую-то тайну, – добавил палач из Шонгау. – Он что-то разыскивал там – может, какие-нибудь доказательства, чтобы изобличить убийцу…
Куизль не стал говорить о том, что и сам побывал на кладбище в поисках доказательств. До сих пор он не мог понять, что разыскивал мастер Ганс у могилы убитой Эльфи и кто был тот незнакомец, который сбежал от него.
– Мне кажется, Ганс хотел надавить на убийцу, – продолжил Якоб задумчиво. – Но в итоге сам себе вырыл яму.
– Это всего лишь предположения, – Видман покачал головой. – По мне, так все предельно ясно. Горожане с самого начала хотели возложить на нас вину! Вот они и расправились с первым попавшимся.
– Руки и ноги аккуратно сложены, голова установлена на колонне… Этот человек явно никуда не торопился. – Скрестив руки на груди, Куизль откинулся на спинку и упрямо посмотрел на Видмана. – Я все-таки убежден, что толпа тут ни при чем. Это был убийца, и он превратил казнь в целый праздник.
– А я слышал кое-что другое, – произнес Каспар Хёрманн из Пассау. Сегодня он был относительно трезв, красный нос его пылал от возбуждения. Палач злорадно ухмыльнулся и посмотрел на Якоба. – Нечего ходить вокруг да около. Вы с Гансом не очень-то ладили. Говорят, он без конца преследовал твою младшую дочь. Даже здесь, в Мюнхене. Может, у тебя просто терпение лопнуло, а? Вот ты и избавился от Ганса…
– Каспар, я тебя умоляю! – воскликнул Дайблер. – Нельзя обвинять человека в убийстве только потому, что его дочь отказала твоему сыну.
– А почему нет, собственно? – поддержал Хёрманна Видман. – Все знают, до чего Якоб вспыльчив. А раньше то и дело вставлял Гансу палки в колеса… Может, своими нелепыми предположениями он просто хочет отвести от себя подозрение?
Поднялся шум, некоторые из палачей повскакивали с мест и, казалось, готовы были броситься друг на друга. Среди них нашлись и такие, которые встали на сторону Видмана. Кроме Хёрманна, в их числе оказались палачи из Ингольштадта и Ансбаха. За последние годы Куизль, благодаря своему вспыльчивому нраву, нажил себе достаточно врагов. В этом зале он мог положиться лишь на Филиппа Тойбера и Михаэля Дайблера. И, возможно, на своего брата.
И действительно, Бартоломей вскочил и свирепо огляделся.
– Кто оскорбит моего брата, оскорбит и меня! – проревел он и бросился было на Видмана и Хёрманна, но Филипп Тойбер сумел удержать его.
Единственным, кто не вступил в перебранку, оказался Конрад Неер. Палач из Кауфбойерна молча сидел за дальним концом стола и наблюдал за перепалкой. Куизль так до сих пор и не выяснил, что это был за человек. При этом велика была вероятность, что он в скором времени станет его зятем.
– Прекратите, черт бы вас побрал! – прокричал Дайблер, перекрывая шум. – Прекратить, я сказал!
Но это не возымело никакого действия. Тогда он схватил свою кружку и с размаху швырнул ее о стену. Жестяной звон хоть на какое-то время утихомирил палачей.
Дайблер сделал глубокий вдох.
– Я созвал этот Совет не для того, чтобы вы поубивали друг друга, – произнес он. – Хотя должен признаться, при таких обстоятельствах вряд ли из этого выйдет что-то путное. – Он опустил голову. – Поэтому я вынужден согласиться с нашим родичем из Нюрнберга. Наверное, будет лучше распустить Совет.
– Ну, что я и говорил! – Видман победно улыбнулся и встал. – Я сейчас же велю слугам собирать…
– Каждый, кто решит сейчас уехать, подвергает себя опасности.
– Чего?
Видман повернул голову в сторону Конрада Неера. Это были первые слова, произнесенные палачом из Кауфбойерна.
– Что ты хочешь сказать этим? – в некоторой растерянности спросил Видман.
– Ганс оказался один за городскими стенами, и кто-то с ним расправился, – объяснил Неер. – Вы уверены, что такая участь не постигнет кого-то еще? Неважно, кто за этим стоит, какой-нибудь полоумный или толпа разгневанных горожан. Поодиночке мы слабы. Люди решат еще, будто мы что-то скрываем и пытаемся сбежать. Поэтому нам лучше держаться вместе, пока все не прояснится.
– А если оно никогда не прояснится? – спросил Тойбер. – Что тогда?
– Тогда я предлагаю пробыть в Мюнхене еще два дня, – ответил Неер. – Два дня, ни больше ни меньше. За это время Якоб попытается выяснить, что на самом деле случилось с Гансом. Мне кажется, мы в долгу перед нашим родичем.