Дикий барин в домашних условиях - читать онлайн книгу. Автор: Джон Шемякин cтр.№ 22

«Почему именно им?» – зададут мне вопрос. Она именно этот вопрос мне задала. Вот и подумайте.

Ещё мне вчера рассказывали, как готовить и есть белок. По-прежнему не курю. Истерзал второй теннисный мячик.

В добавление к отказу от курения отказываюсь от кофию. Ибо оно без курения омерзительно, бесполезно и просто бесит!

Отказываюсь тако же от чаю, ибо кто пьёт чай, тот спасения не чай.

И ещё отказываюсь от остатков жиров, которые обманом проникали в мой рацион. Если через месяц случится конец света, я готов буду настолько абсолютно, что Иисус у меня станет время от времени спрашивать:

– Джон! Джон Александрович! А вот так правильно? Нормально так?..

А я кротко и благостно, в сладчайшем распеве буду ответствовать:

– Господи, да я откуда, Господи, это знаю?

Как уверяет меня словарь 1896 года, мейсг – «состояние опьянения, вызываемое одурманивающим эффектом, которое достигается при смешивании различных алкогольных напитков».

В этом состоянии родина моих предков провела последние лет триста. В перерывах мои земляки изобрели паровой двигатель, политическую экономию, непромокаемые плащи и искусство убегать голым от полиции на детском празднике.

Англичане отличаются от шотландцев тем, что могли надраться в пабе в любое время. Это притупляет ощущения. Нормальному шотландцу, чтобы набухаться в приличном обществе других овцекрадов, приходилось преодолевать кручи, срываться в пропасти, катиться по откосам, сбивать колени на каменистых россыпях.

Теперь ситуация выравнивается.

Но шотландский бухач до сих пор отличает некоторая мрачная решимость собравшихся. Закончить шотландские посиделки ненасильственно практически невозможно. Всех страшит путь обратно, в своё пасмурное ущелье. Поэтому изобретаются какие-то несусветные поводы для продолжения.

Сегодня таким поводом был я.

Горьким непьющим поводом.

Люди подходили ко мне с вопросом «Как тебе тут?» по очереди. На пятом моем слове люди начинали испытывать муки интеллектуального пресыщения.

Но я выполнял почетную обязанность бахлавала (bahlaval) – ритуального разливальщика uisge beatha – «чудесной воды» – и использовал свои возможности до упора.

После выпивания гостем чудесной воды я протягивал счастливцу кружку с пивом. Это обычай. Пить шотландское пиво – главное воздаяние за счастье употребления торфяного алкоголя. Сидеть на торфяном болоте, смотреть на торфяные брикеты, тлеющие в очаге, пить торфяной виски и запивать виски пивом цвета торфа и вкусом мочи осла, захлебнувшегося в торфяной жиже.

После пятого часа застолья я исчез для окружающих. Шотландская специфика. Входит в вагон местный алкаш, смотрит на всех сидящих в вагоне трезвых и с горечью говорит:

– Никого нет…

Как говорил мой папа: другие пьют виски и падают в пропасть, мы пьём виски и в пропасть летим.

Это правда. На любом застолье в Шотландии оказывается аккомпаниатор. Я не знаю, откуда он берётся. Видно ведь, что впервые берёт в руки инструмент, но мастерство такое, что подходишь и говоришь ему: какой же ты молодец, так играть ногами на арфе, я для тебя попляшу сейчас!

Я не знаю, где мне в Шотландии завтракать. Я не могу найти такое место, чтобы завтракать умеренно и тихо.

В большом доме завтракать умеренно не получается. Стены из дуба. Пейзажи со скалами и буреломом. В окнах бушует море. В трубе воет ветер.

Завтракать ломтиками и хлопьями здесь невозможно. Здесь надо рычать и взмахами рук призывать вассалов с новыми порциями жира, мяса и сахара.

Атмосфера. В ней даже голубоватая от ветхости бабушка начинает завтракать в стиле «гибель эскадры».

Сидишь за столом с другими активными критиками политкорректности и современной водопроводной системы. С ветеранами и разнообразными семейными героями-инвалидами. Завтракаешь.

Попробовал попросить каких-то злаков и молока. Орехов. Семян. Потом в тишине хлебал молчаливо принесенное. Кашлял семенами. Всё смотрело на меня с укором. Родня. Гости. Два яйца-пашот на ломтиках золотистой пикши. Лососина. Сосиски. Бекон. Перловка с потрохами. Тяжело лоснится в миске. Пирог с почками. Пирог с рыбой. Картофельная запеканка с грибами. Масло. Треугольные ячменные лепешки в масле. Кексы, намазанные маслом. Джем для кексов с маслом. Пирожки.

– Ветчину будешь? – спрашивают у меня.

Поднимаю глаза от жареных грибов под маслянистым соусом.

– Немного, – хрипло говорю.

Из-за сегодняшней охоты завтракали в пять утра.

Пять утра – это то время, когда всё, чем ты занимаешься, получает зловещий оттенок рискованной неотложности, подготовки к набегу или неминуемой казни.

Дергал за ручку слива, а в голове гильотина. Вышел в зал завтракать вместе с сёстрами, смотрю, а мы в ногу идем по плитам. Сейчас приказы начнем раздавать, что и на кого лить со стен.

А тут и сам завтрак от христианства отвращает.

Я теперь не знаю даже, отчего в пять утра миру возвращаются краски? Горы только что стояли в пелене, ветер не может разогнать туман, серая листва, бурая трава. Застиранный плед цвета хаки наброшен на всё. И вдруг трава начинает ядовито зеленеть, горы начинают стремительно чернеть, листья становятся багровы. То ли солнце встаёт, то ли твой драконий взор после завтрака настолько живителен. После килограмма мясного пудинга-то. И сладких оладий числом до пятнадцати.

Только вышел с ружьём во двор, вроде как отдышался после трапезы – немедленно на шею вешают термос, в котором бульон и алкоголь в пропорции 60 к 40. В руки суют сумку с бутербродами. Куски окорока и овсяные лепешки. «Хватит ли до обеда?» – спрашивают.

Всхрапываешь носом и рвёшься в холмы. Хорошо, что дождь.

Для удобства снабжу вас смысловым словариком:

gunne dubh a mhifhortain – ружьё.

relhidda gunne dubh a mhifhortain – доброе утро и счастливого пути.

ballahulish? – ты из города? ты идиот? ты идиот!

hait ballahullishatherh, yoh serriath ban gunne dubh a mhifhortain? – горожанин, стой! ты видел моё ружье?

Как тут не запить? Как?!

А ещё меня приятно поражает привычка моих многочисленных друзей извиняться за допущенные промахи так, будто они делают это за своего слабоумного родственника.

Я поясню: они извиняются за свои косяки так, будто этот слабоумный родственник – я. А извинения они приносят зелёной стене поликлиники. Скомканно, сухо, губы поджаты нелюбезно. Нет сценария, краски тусклы.

Я так вот не могу. Постоянно каюсь, понимаете, перед синедрионом. Искренне, артистично, с привлечением наглядных пособий. Вынимаю из мятого платочка доказательства, теряюсь, потею, роняю. Очень искренне выступаю.