Вере стало обидно за Птичку. Она подумала, что ей и в самом деле есть о чём вспомнить, и сказала:
— Я верю тебе, Птичка! Расскажи про свою жизнь в Гренландии!
Птичка подняла голову, посмотрела на Веру и вздохнула.
— Конечно, — ласково произнесла Подснежница, — мы послушаем. Да, Лилле?
Лилле молчал. Он явно не верил Птичке. Но это её не смутило, и она начала свою историю. Голос её зазвучал как-то торжественно и слишком серьёзно, так что никто во время рассказа не перебивал её:
— Ну какая жизнь может быть у птицы? Самая обычная: от начала и до конца. Если только не случается в ней чего-то такого, о чём стоило бы рассказать другим. Нет, я не видела жарких стран, не сидела на спине у слона, не перелетала Амазонку и не разносила весть о войне. Зато мне повезло родиться в удивительной стране и любить удивительное создание. Очень давно я появилась на свет неподалеку от городка Кангерлуссуак. Это, можно сказать, южная часть нашего острова — Гренландии. Там растут невысокие, но такие упрямые, такие жизнелюбивые цветы, каких — я уверена — не увидишь даже в странах, где растения не знают, что на земле бывает зима. Когда я родилась, над Кангерлуссуаком пронёсся очень сильный ветер: он повалил несколько карликовых берёз и разрушил немало гнёзд. Но мы остались целы: каким-то чудом ветер не тронул наше гнездо, а пролетел мимо.
Другие птицы завидовали нам и считали, что такая удача связана с моим рождением. Тогда меня так и назвали — Ингерлаат, что означает «тот, кто движется мимо».
Понемногу я училась летать. С каждым днём мои крылья крепли. С каждым днём я поднималась всё выше и улетала всё дальше от дома, на север, в сторону залива Диско. Но потом, конечно, возвращалась. Однажды, узнав о моих дальних полётах, старая куропатка Найара рассказала мне про ледник Якобсхавн, который живёт в заливе Диско. Он такой огромный, такой высокий, что от его холода умирают птицы. Она предупредила меня: «Ингерлаат! Нечего тебе делать в краю ледников и айсбергов! Нельзя простой маленькой птице улетать так далеко от дома. Холод Якобсхавна сильнее жалкого тепла твоего тела!» Но её слова не испугали меня — наоборот: все мои мысли занял этот ледник, целью моей жизни стало взлететь на его вершину — и ещё выше. Однако до Якобсхавна сначала надо было добраться. А это, поверьте мне, очень нелегко.
Долго я не могла решиться на столь дальнее путешествие, но наконец желание возвыситься над ледником взяло верх, и однажды ночью я улетела из дома — на север, в сторону залива Диско.
Мой путь лежал над землёй короля Фредерика IX. Это и в самом деле тяжёлое путешествие для молодой птицы. Но я ничего не боялась — подо мной была моя земля: карликовые берёзы гнулись от ветра, важный овцебык жевал траву, а вдоль берега белели пятна кораблей. В пути мне приходилось делать остановки. И чем дальше я летела, тем холоднее казались ночи, тем сильнее изгибались берёзы. Но ни ветер, ни холод, ни предупреждение старой Найары не могли остановить меня на пути к высокому Якобсхавну. Я уже представляла эту ледяную гору, уже видела себя кружащей над ней…
Всё случилось иначе. И вот как.
Где-то между маленькими городами я сделала очередную остановку, но не просто, а чтобы подлететь к самому заливу, посмотреть на айсберги. Удивительно: в тот день со всем не было ветра, хотя я в любую минуту ждала его, потому что, знаете, у нас на острове такая переменчивая погода. Но вдруг я расхрабрилась, забыла о всякой опасности и решила подлететь к одному невысокому айсбергу. Не знаю, почему я выбрала именно его, — так, крылья сами понесли в ту сторону. Нет слов, чтобы описать чувство птицы, парящей над ледяной горой, пусть и совсем, совсем небольшой. Летая, я пела длинную песню, которой научила меня Найара. Она сказала, что много лет назад её сочинила девушка по имени Христина, которая приехала с отцом из Дании. Здесь она встретила рыбака и полюбила его. А тот женился на другой. Тогда Христина сочинила эту песню и пела её каждый день, пока не умерла. Но в своем радостном полёте я не вспоминала печальную историю Христины, я просто пела её песню:
Когда зацветёт ледниковый лютик
И ещё другие цветы,
Я приду на укрытый горами луг,
Какие бывают на юго-востоке,
И соберу столько цветов,
Сколько смогу унести.
А потом я заберусь
На красную крышу твоего дома
И буду ждать, когда ты выйдешь,
Чтобы осыпать твою голову
Ледниковыми лютиками
И ещё другими цветами.
Может быть, тогда
Ты посмотришь наверх
И вместо солнца
Увидишь, как я улыбаюсь тебе.
Может быть, тогда ты скажешь:
«Спасибо тебе, милая,
За жёлтые, красные и
Голубые цветы».
Да, именно эту песню я пела до самого вечера над айсбергом. Когда пришла пора возвращаться, я сделала последний круг и направилась в сторону берега. Но тут я услышала:
— Куда ты? Разве ты не останешься со мной? Я вернулась и увидела, как мой невысокий айсберг поднял огромные снежные ресницы и смотрел на меня во все свои серые глаза.
— Разве ты прилетела не для того, чтобы остаться со мной? — спросил он ещё раз.
— Не знаю. — Я и вправду не знала, что на это ответить. — Понимаете, мне надо увидеть Якобсхавн. Потому что я хочу взлететь на его вершину и ещё выше.
— Ясно, — вздохнул айсберг, — я, конечно, слишком ничтожен для такой прекрасной птицы. Но ты ведь споёшь для меня ещё раз?
И я снова стала кружиться над ним и петь песню Христины. Незаметно наступила ночь — возвращаться было уже поздно, к тому же с залива подул сильный холодный ветер. Тогда Йоа — так его звали — сказал:
— Семьдесят лет назад рыболовецкое судно врезалось в мой левый бок, туда, где сердце. Рана заросла, но не совсем. Во мне ещё есть место, чтобы укрыть тебя, Ингерлаат. А с утра ты улетишь к Якобсхавну. Высокому, могущественному Якобсхавну.
Всю ночь я крепко спала в ране Йоа: его тело защищало меня от ветра, и я слышала, как быстро бьётся сердце айсберга. Поутру, когда пришло время прощаться, я крылом погладила Йоа по опущенным ресницам, и он, не открывая глаз, медленно произнёс:
— Не хочу видеть, как улетает моя белая птица. Но ты ведь споёшь для меня ещё раз?
Тогда я поняла, что совсем не хочу улетать и что мне всё равно, какой высоты недосягаемый Якобсхавн, и ответила:
— Йоа, ты услышишь эту песню ещё раз и будешь слушать её сколько захочешь, потому что Ингерлаат остаётся с тобой.
Я поселилась в старинной ране айсберга и так привыкла к стуку его сердца, что уже не представляла жизни без этого беспокойного ритма. Каждое утро я прилетала на луг, собирала полный клюв цветов и несла их обратно, к заливу Диско, чтобы с высоты осыпать голову Йоа. Так мы прожили несколько лет. Но однажды зимой он сказал: