– В Литерном, в третьем вагоне, в сопровождении известного московского репортера Легировского путешествует молодая особа с приметами… м-м… разыскиваемого лица. Почти не выходит из купе, в вагоне-ресторане не появляется, разговоров избегает. На станции Тайга в указанный вагон под видом второго проводника подсажен опытный филер. Ждем результатов.
– Ну-ну. И долго вы собираетесь ждать?
– Надеюсь получить более точные сведения в Красноярске, ваше императорское высочество.
– Оставьте вы, пожалуйста, титулование, в ушах звенит… Так вы, стало быть, думаете, что моя сестра устремилась на Дальний Восток навстречу… другому лицу, причем выбрала для этого Литерный поезд? В оригинальности мышления вам не откажешь. Хотя… нет, не может этого быть. Для этого она слишком осторожна. Нет, не верю.
– И я не верю, – спокойно проговорил Огуречников, – поэтому и не предпринял пока никаких экстренных мер. Однако проверить обязан. Что за женщина? Материалы на Легировского уже получены по телеграфу, не такой уж он донжуан. И не такой богач, чтобы оплатить путешествие в Литерном с дамой сердца. Но ловкач известный.
– Вот видите! По-моему, вы тратите время на чепуху.
– Вовсе нет, учитывая главную мою задачу: охранять. Для этого я должен быть уверен не только в благонадежности всех без исключения пассажиров Литерного-бис, но и всех пассажиров Литерного.
– При чем тут Литерный?
– Всего лишь при том, что им могут воспользоваться бомбисты. Это удобно. При достаточной дерзости с их стороны может сработать. А там народец дерзкий.
Великий князь на минуту задумался, потом покачал головой:
– Полно, не преувеличиваете ли вы? Бомбисты – в наше время?
– Группа некоего барона Герца. Видный мраксист и опасный смутьян. С руководством своей партии он без малого на ножах, а его группа подчиняется ему одному. Полиция упустила его из виду в Москве. Где он сейчас – неизвестно. О его группе тоже ни слуху ни духу, и это очень плохо. Возможно, они к чему-то готовятся. К сожалению, пока мы располагаем лишь подозрениями.
– Гм… я-то им на что? – спросил великий князь. – Ведь даже не цесаревич.
– Позвольте не отвечать, ваше императорское высочество, – поклонился Огуречников, вновь перейдя на официальный язык.
«Это значит: сам догадайся», – подумал великий князь и ругнул себя за непонятливость. Ну конечно! Все проще простого: убитый уже никогда не станет ни цесаревичем, ни императором. А высоко сидят господа мраксисты, далеко глядят… В императорах им нужен нетрезвый братец Мишенька…
Логичный шаг: устранить саму возможность изменения порядка престолонаследования в пользу младшего сына по именному указу государя. Не будет младшего сына – не будет и указа, строго говоря, весьма гипотетического, но об этом шепчутся…
А заодно – всколыхнуть народ. Любимое занятие этих господ.
Народ, положим, всколыхнется, хотя совсем не так, как они рассчитывают. Но это уже не изменит главного: при новом государе, при Михаиле Константиновиче мраксисты уже могут попытаться учинить в России революцию – если только не слишком поспешат. Время будет работать на них. Когда-нибудь они дождутся того, что верховную власть можно будет сковырнуть одним щелчком…
И верховная власть будет виновна в этом ничуть не меньше всяких бомбистов-заговорщиков!
Неглупо, ох, неглупо… Но по всему видно, что подполковник Огуречников тоже не из дураков.
– Хорошо, – отрывисто произнес Дмитрий Константинович. – Работайте. Полагаюсь на вас. Но в случае малейшего изменения обстановки – немедленно докладывайте мне лично. Да, кстати… государю доложили об опасности покушения?
– Никак нет, ваше императорское высочество. Пока еще нет.
– Очень хорошо. У меня к вам личная просьба: не торопитесь докладывать. Здоровье государя в последние недели… несколько расшаталось, вы меня понимаете?
Еще бы Огуречников не понимал.
Бесконечные арбузно-тыквенные бахчи в сухих степях давно кончились, сами степи тоже. За вагонным окном замелькали сопки, одетые пышными елями. Легировский полистал географический атлас и сообщил, что дальше начнутся настоящие горы, особенно высокие после Байкала.
– Благодарю, у меня по географии всегда был высший балл, – чуточку насмешливо отозвалась великая княжна.
– А у меня нет. В этих краях я впервые. Немало погулял в молодости, но все больше по Волге-матушке, да по южнорусским степям, да по Кавказу… Думал: вот она, Россия. А то был российский хвостик.
– Так уж и хвостик? Может быть, все-таки голова?
– Если голова нынче повернута на восток, то где же быть хвосту? Вы только поглядите, какие здесь просторы! Людей мало, что верно, то верно. И дело делается через пень-колоду. Дорога эта стала казне раза в три дороже, чем следовало бы. Воровство и разгильдяйство. – Увлекшийся было Легировский внезапно спохватился: – Но главное, конечно, то, что дело все-таки делается…
– Вот именно.
Легировский отрезал толстый пласт розового сала от здоровенного куска, коим разжился на полустанке под Красноярском, водрузил на хлеб, стал жевать. Великой княжне он таких деликатесов уже не предлагал, а та, в свою очередь, перестала ужасаться: как же можно кушать такую пищу? Прожевав, репортер подавил отрыжку, вытер руки о старую газету, скомкал ее и метко швырнул в корзину для мусора. Манеры его восхищали и одновременно возмущали Екатерину Константиновну.
– Вот едем вроде быстро, а пожалуйте любоваться – одноколейка, – продолжил он. – Где вторая колея? По проекту должна ведь быть. Если что-то случится на перегоне, как подать помощь? Если война, как быстро перебросить большое количество войск? По проекту первой очереди Транссиба двухпутка должна идти до самого Иркутска, а где она? В Омске кончилась.
– Будет, – уверенно сказала Катенька.
– Будет-то, может, и будет, но когда? Теперь возьмем Байкал. Известно ли вам, что обходной, с юга, путь проложен так себе, на живую нитку? По-честному, там еще работы непочатый край. Там версты пути не погонные, а поганые. Скалы рвать надо, туннели долбить. Это железная дорога? Это российская наша показуха, вот это что! И очень даже может случиться так, что пассажиров от греха подальше высадят и повезут водою. Как раньше возили. На колесном пароходике. Чух-чух, шлеп-шлеп.
– Откуда вы только все это знаете?
– Обязан. А известно ли вам, что…
Он не договорил – в дверь деликатно постучали.
И неделикатно отворили ее.
– Не угодно ли чаю? – ласково улыбаясь, молвил проводник, сунув в купе голову в фуражке. – Только что заварен. Чай превосходнейший, бублики свежайшие, икорочка паюсная. И лимон-с имеется.
– Благодарю, нет, – быстро ответил Легировский. – Если захотим позже, я сам к вам зайду.
– Как угодно-с. – И голова в фуражке скрылась.